Великий мертвый
Шрифт:
— Копыто? — удивился Мотекусома. — У него копыта?! Как у свиньи?
— Да, Великий Тлатоани, — склонил голову еще ниже гонец. — Снизу он похож на очень большого тапира.
Мотекусома прикусил губу; он с трудом представлял себе свинью вдвое выше человеческого роста. Развернул следующее полотно, и сердце его подпрыгнуло и замерло. Холст понесли к нему еще свежим, непросохшим, и краски местами смазались, а местами поплыли. И все равно: столь качественное изображение «четвероногого» он видел впервые. Высокие,
— Кто рисовал? — глотнув, бросил он.
— Горшечник Веселый Койот из рода Чель.
— Наградить, — решительно распорядился Мотекусома и хлопнул в ладоши.
У входа в зал появился, и почтительно застыл казначей и мажордом двора Топан-Темок, и Мотекусома кивнул в сторону гонца.
— Выдашь тысячу зерен какао. Пятьсот ему и пятьсот горшечнику.
Гонец растерянно моргнул, — это было целое состояние, и, подчиняясь жесту казначея, задом попятился к выходу.
Мотекусома развернул следующее полотно, за ним — следующее. Не нашедший под рукой бумаги амаль [4] безвестный горшечник из немыслимо далекого приморского городка Чампотон пустил весь свой гардероб, чтобы отобразить на кусках материи то, что увидел. Бледные, словно трупы, воины с огромными, дикими бородами, сгоняющие людей в кучу. Сверкающие металлическим блеском нагрудные панцири. Оперенные и тоже металлические шлемы. Высокие парусные пироги, явно собранные из досок. Паруса…
4
Amales (от науа amatl — аматль) — бумага, изготовленная из агавы.
Мотекусома досадливо крякнул и присел на невысокую, обитую таканью скамейку. Если верить немногим уцелевшим очевидцам, «четвероногие» умели плыть к цели и при боковом, и даже при встречном ветре. Как это у них получается, он не представлял.
— Ну, что, получил, что хотел?
Мотекусома поднял голову. Это была Сиу-Коатль.
— Перестань, — совершенно не желая обсуждать игру, попросил он. — Лучше посмотри, что из Чампотона прислали.
Женщина-Змея подошла, взяла верхнее полотно и охнула.
— Это они?
— Да.
И еще этот металл… Мотекусома отдал короткое распоряжение, и замерший у дверей слуга тут же исчез и вскоре появился с расписной шкатулкой. Открыл и с поклоном поставил ее перед Великим Тлатоани. Мотекусома наклонился и один за другим достал все три предмета из этого странного отдающего синевой металла.
Первый попал в его руки шесть лет назад. Этот браслет с обрывком толстой цепи был снят с руки мертвеца, выброшенного на один из островов на маленьком
Следующий предмет попал в эту шкатулку чуть позднее, два года назад — с севера. Как утверждал доставивший его гонец, эту зубчатую звездочку «четвероногие» прикрепляют то ли к щиколотке, то ли к пятке, — здесь мнения перепуганных очевидцев расходились.
Но более всего правителя поражал третий предмет — длинный, все время обрастающий рыжим налетом нож. Мотекусома лично проверил нож в деле и был потрясен; он легко резал золото и медь и уступал в прочности разве что кремню — с тем существенным отличием, что при ударе не крошился.
— Это люди, — задумчиво произнесла Женщина-Змея.
— Что? — поднял голову Мотекусома.
— Я сказала: это — люди, — отчетливо повторила жена и ткнула пальцем в холст. — Видишь?
Мотекусома заинтересованно привстал со скамеечки. На округлом боку гигантского двухголового тапира, в том месте, на которое указывала Сиу-Коатль, отчетливо виднелось то ли утолщение, то ли нарост.
— Это нога, — поджала губы Сиу-Коатль. — Он сидит на тапире верхом. Понимаешь?
— Как это — верхом? — не понял Мотекусома.
— Так женщина иногда садится на мужчину! — раздраженно пояснила главная жена.
— Глупая! Тогда бы тапир ходил вверх животом! — насмешливо осадил ее Мотекусома… и осекся.
Женщина-Змея определенно была права. Только бледные бородатые воины сидели у гигантских тапиров на спинах, а не на… животах.
— Что думаешь делать? — словно не заметив насмешки, поинтересовалась жена.
— Собирать Высший совет. Немедленно.
На этот раз высадка на сушу стала для всех сплошной мукой. Суда все время стаскивало вниз речным течением, и штурманы вконец извелись, пока сумели пришвартовать хотя бы половину судов армады. А потом начали падать с шаткого трапа драгоценные во всех смыслах лошади.
— Вот что значит, без молитвы начать, — нравоучительно произнесли сзади.
Падре Хуан Диас тут же захлопнул книгу для путевых записей и обернулся. Это был духовник армады брат Бартоломе де Ольмедо.
— Сойдете с нами, святой отец? — как бы равнодушно поинтересовался Ольмедо.
Хуан Диас решительно мотнул головой.
— Спасибо, брат Бартоломе, не в этот раз.
Монах как-то криво улыбнулся и развернулся, чтобы уйти.
— И ведь не боится… — пробормотал он вбок.
Хуана Диаса как ударили.
— Что ты сказал?! — ухватил он монаха за грудки и рывком подтянул к себе. — Кого я должен бояться?!
— Ну, как же… — глотнул тот, — не участвуете вы в борьбе с язычниками. Хотя и посланы. О таком и донести могут…