Великий Наполеон
Шрифт:
«…Оба союзника обманывали друг друга, оба это знали, хотя еще пока и не вполне, оба не доверяли друг другу ни в чем и оба нуждались друг в друге. Александр считал Наполеона человеком величайшего ума; Наполеон признавал дипломатическую тонкость и хитрость Александра. «Это настоящий византиец», – говорил французский император о русском царе. Публичность была самым главным в этих объятиях и поцелуях: для Наполеона эти поцелуи утратили бы всю свою сладость, если бы о них не узнали австрийцы, а для Александра – если бы о них не узнали турки…»
При чем тут австрийцы? На этот счет нас может просветить Д. Чандлер – согласно приводимой им справке, в 1808
Что же касается упомянутых Е.В. Тарле турок, то о них есть смысл поговорить подробнее.
II
B сочинении А.С. Пушкина «Заметки по русской истории XVIII века» (1822) приводится цитата из мадам де Сталь на французском языке: «En Russie le gouvernement est un despotisme mitig'e par la strangulation», то есть «Власть в России есть абсолютная монархия, ограниченная удавкой».
На самом деле мадам де Сталь, по-видимому, этого не говорила. В книге «Десять лет в изгнании» (Mme de Sta'el, Dix ann'ees d’exil, 1821) есть лишь отдаленно схожая мысль: «Ces gouvernements despotiques, dont la seule limit'e est l’assassinat du despote, bouleversent les principes de l’honneur et du devoir dans les t^etes des hommes» («Эти деспотические правительства, ограниченные лишь возможностью убийства деспота, опрокидывают в человеческой голове понятия чести и долга»). Как ни толкуй «…возможность убийства деспота…», это все-таки далеко не «…удавка…», и, по всей видимости, опасную остроту сочинил сам Пушкин, приписав ее мадам де Сталь. Первым на это указал Ю.Г. Оскман:
«…Острота, в которой перефразируется сентенция г-жи де Сталь о деспотических правительствах, единственной формой ограничения произвола которых является убийство деспота, принадлежит, видимо, самому Пушкину…»
Есть, правда, и версия Л.И. Вольперт, которая полагала, что сентенция могла действительно принадлежать мадам де Сталь, но существовала в устной форме. Это вполне возможно – Пушкин общался с людьми, знавшими мадам де Сталь лично, и мог услышать ее от кого-то из них. В данном случае нам это не важно.
Ho важно то, что за ловкой остротой стояла суровая истина. Петр Третий, супруг Екатерины Второй (официально – дед Александра Первого), был принужден отречься и после этого убит гвардейцами в Ропше. Один из его убийц, граф Алексей Орлов, был родным братом тогдашнего фаворита Екатерины, Григория Орлова, и не только не понес никакого наказания, но и был у императрицы в большой милости, и ему поручались потом самые важные дела. Например, он командовал русской морской экспедицией в Средиземное море, которая увенчалась победой над турецким флотом при Чесме.
Павел Первый, отец Александра, был удушен у себя в Михайловском замке, и один из участников этого дела, генерал Беннигсен, совсем недавно, в 1807 году, командовал русской армией под Эйлау и Фридландом.
И сейчас, в 1808-м, когда царь начал получать подметные письма с напоминанием о том, что его батюшка тоже дружил с французами и это плохо для него кончилось, он склонен был принимать их вполне серьезно.
Союзом с Наполеоном были недовольны многие – адмирал Д.Н. Сенявин вовсе не был в этом смысле исключением.
Недовольным надо было заткнуть рот, лучше всего – каким-нибудь громким успехом, наглядно показывающим пользу союзнических отношений с Францией. Захват Финляндии в какой-то мере помог разрядить обстановку, но настоящий приз был не на севере, а на юге. Турецкие владения на Балканах, Константинополь, Босфор и Дарданеллы были бы превосходным аргументом в споре с внутренней оппозицией. В Тильзите речь шла о разделе территорий между Императором Запада – Наполеоном – и Императором Востока – Александром, но после Тильзита прошел год, и никаких серьезных приобретений у России не оказалось. В данный момент русские войска стояли в отнятых у турок Молдавии и Валахии, и важной целью Александра было показать султану всю глубину франко-российской дружбы. Это сделало бы его поуступчивей.
Но Наполеон говорил о чем угодно – об Австрии, о своем одиночестве и желании обрести супругу, способную дать ему наследника (в качестве такой возможной супруги имелась в виду одна из сестер Александра), о временной неприятности в Испании, но вот о «турецком разделе» он говорил в той манере, в которой когда-то рекомендовал Сийесу писать конституцию, – «…коротко и неясно…». В общем, все это вместе у царя теплых чувств к Наполеону не вызывало.
К тому же в его соображениях появился новый фактор – у него вдруг нежданно-негаданно обнаружился очень знающий и толковый советник.
III
Литература о Наполеоне пересыпана эпизодами, о которых знают все авторы, писавшие о нем. Визит Талейрана к русскому императору, в ходе которого Талейран сказал царю, что, по его мнению, русский народ не цивилизован, а русский государь цивилизован и что во Франции дело обстоит наоборот – народ Франции цивилизован, а вот французский государь, увы, нет, не цивилизован, и поэтому надо, чтобы французский народ и русский государь заключили между собой союз, принадлежит как раз к числу таких эпизодов.
Талейран в сентябре 1808 года не занимал никаких официальных постов, кроме своей высокой придворной должности, но в Эрфурт все-таки приехал, и Наполеон поручил ему, так сказать, неофициальную сторону переговоров с Александром. Поэтому его слова и действия Александра просто поразили – тот самый человек, который днем уговаривал его сделать то-то и то-то, вечером, за чашкой чая, говорил ему наедине, что предложения эти опасны, – и объяснял, почему…
Все это имело последствия. Александр понял, что империя Наполеона не так сильна, как кажется со стороны. Наполеон же не мог понять причин неожиданного упорства человека, от которого он этого не ожидал. А так как сдерживаться он уже разучился, то временами случались бурные сцены. Одна из таких сцен случилась, когда императоры разошлись во мнениях по поводу обязательности участия России в возможной франко-австрийской войне.