Великий Наполеон

Тененбаум Борис

«…Талейран, вельможа и миллионер, владелец дворца и замка, вел жизнь, полную внешнего блеска и наслаждений, но лишенную того захватывающего интереса, который давало его прежнее положение. Его тайные сношения с Александром продолжались, но становились все опаснее и казались осужденными на политическое бесплодие. Очень уж могуществен был по-прежнему Наполеон, несмотря на все предсказания Талейрана. Снова разгромив Австрию в 1809 году, вынудив ее к новому позорному и убийственному миру, женившись сейчас после этого на дочери австрийского императора, владычествуя прямо или косвенно, чрез своих наместников и вассалов, над всей Европой, Наполеон принялся уже не войнами, а простыми декретами присоединять новые и новые страны к своей колоссальной

державе. Может быть, поэтому Александр как будто несколько охладел – не к Талейрану, к которому никогда никаких симпатий не обнаруживал, а просто охладел временно в самом интересе своем к его сообщениям и советам. А тут еще Талейран написал царю (15 сентября 1810 года) письмо, в котором в самых достойных и красноречивых выражениях изящнейшею французскою прозою, достойною пера Шатобриана или Анатоля Франса, с теплым оттенком сердечности и дружеской доверчивости, сообщал Александру, что он, Талейран, в последнее время поиздержался и что очень бы удачная мысль была, если бы Александр дал своему верному тайному корреспонденту полтора миллиона золотом. Далее следовала уже наперед любезно наведенная Талейраном на всякий случай деловая справка, как технически удобнее всего прислать эти деньги, чрез какого банкира во Франкфурте, о чем генеральному русскому консулу в Париже Лабенскому написать и что именно прибавить, чтобы Лабенский не вздумал сомневаться, и так далее.

Но тут коса нашла на камень. Александра I особенно раздражало, когда кто-нибудь слишком уж спекулировал на его наивности. Талейрану все дело испортила его ссылка в начале письма на эрфуртские заслуги и деликатный намек, что именно оттого-то и пошатнулись его финансовые дела, что со времени Эрфурта Наполеон на него сердится. Александр ответил любезным по форме, но ехиднейшим по содержанию отказом: он ему денег этих, к сожалению, не может и не хочет дать именно затем, чтобы не подвергнуть князя Талейрана подозрениям и как-нибудь не скомпрометировать его. Талейран с достоинством выждал некоторое время, а потом стал выпрашивать через Нессельроде русские торговые лиценции и другие более скромные подачки. Тут, вероятно, дело уладилось легче…»

Ну что можно добавить к словам великого мастера?

IV

Из всех проблем, стоящих перед Наполеоном зимой 1809/10 года, важнейшей была проблема наследия. Наследник был необходим. Ребенок Гортензии и его брата Луи, к которому Наполеон был привязан, умер в 1807-м. Братья – Жозеф, Луи и Жером, которого Наполеон сделал королем специально созданного для него в Германии королевства Вестфалии, – были явно неспособны принять бразды правления. Оставался еще один возможный кандидат – пасынок Наполеона, Эжен де Богарнэ, или, как его часто называли в русскоязычной литературе, принц Евгений. Но, увы, он был только приемным сыном Наполеона, а не его кровным родственником.

Наполеон познакомился с ним при довольно драматических обстоятельствах. Когда он после подавления мятежа в Париже был назначен Баррасом военным комендантом города, к нему на прием пришел мальчик лет 14–15, который обратился к генералу Бонапарту с просьбой: у его семейства была конфискована шпага, принадлежавшая его отцу, виконту де Богарнэ, казненному в дни Террора. И он пришел просить о возвращении этой шпаги, как реликвии, единственном, что осталось у него в память о его трагически погибшем отце.

Генерал был тронут, шпагу велел отыскать и немедленно возвратить и даже нанес визит матушке этого благородного мальчика, вдове де Богарнэ. Дальнейшее нам известно, а что до Эжена де Богарнэ, то он полностью оправдал доверие и любовь, с которыми отчим к нему относился. Он не получил королевского титула, но в качестве вице-короля Королевства Италия показал себя и очень толковым администратором, и дельным генералом, и человеком, непоколебимо лояльным по отношению к Наполеону. В отличие от его братьев и сестер. Жозеф, король Испании, непрерывно жаловался на недостаток уважения, которое полагалось ему как старшему в роде Бонапартов. Луи, король Голландии, показал себя и некомпетентным, и недостаточно лояльным по отношению к брату – он вздумал считать себя и в самом деле монархом, ответственным за благосостояние своих подданных, и пытался защищать их от налогового гнета Империи. К тому же он совершенно не ладил со своей супругой, Гортензией де Богарнэ, и жили они в основном раздельно.

Жером, король Вестфальский, был просто мальчишкой, получившим игрушечное королевство, но не с куклами и солдатиками, а с парой миллионов вполне настоящих людей. Он не думал вообще ни о чем, кроме красоток, лошадей, карет (у него их было полсотни) и развлечений.

Сестры вели себя не лучше. Так, Полина, княгиня Боргезе (в 1803 году Наполеон выдал ее замуж за отпрыска этого знатнейшего рода), вела себя так вольно, что служила пищей для самых скандальных сплетен. Мужа она не любила, друзей находила себе по собственному выбору, и даже позировала обнаженной Канове для мраморной скульптуры – поступок по тем временам совершенно неслыханный.

Но по крайней мере она не занималась политическими интригами, в отличие от своей сестры Каролины.

Когда Наполеон в январе 1809 года примчался в Париж, получив сведения о возможном заговоре Талейрана и Фуше, он знал, что в их интригах принимал участие и третий заметный человек – Мюрат, король Неаполитанский. И он знал – и знал очень хорошо, – что Мюрат храбрый, но не слишком умный генерал кавалерии, и что сам-то он на заговор не способен, и что если Талейран и Фуше намечают его на роль преемника Наполеона, то преемником он будет чисто витринного характера, а править будет триумвират из Фуше, Талейрана – и сестры Наполеона, Каролины, супруги недалекого короля Неаполя.

Каролина Мюрат, урожденная Бонапарт, и на заговор была способна, и мужем своим управляла как хотела.

Наполеону не повезло с родственниками – даже если и не поминать его брата Люсьена.

V

Констан Люсьена не любил. То есть… как хорошо вышколенный слуга, он, конечно, не позволяет себе прямого осуждения члена императорской фамилии, но гадости про него рассказывает с истинным удовольствием. Например, замечательную историю о том, как Люсьен подцепил некую молодую актрису и взял ее на содержание. Он поселил ее в красивом доме, щедро давал ей денег на приемы и развлечения, дарил роскошные драгоценности, а потом, когда она ему надоела, навестил ее и сказал, что ее бриллиантовые украшения недостаточно хороши и что он велит их переформировать в новые уборы и дополнить новыми камнями. Он забрал ее шкатулку – и больше она своих драгоценностей не видела. А через пару дней к ней явился человек сугубо прозаического вида и задал ей деловой вопрос: намерена ли она возобновить аренду его дома или собирается переезжать? Дом, в котором жила бедняжка, оказался не ее собственностью, как она было подумала, а всего-навсего съемным жильем, хотя и самым роскошным.

Поверить в эту историю очень легко, потому что, даже не вспоминая про подвиги Люсьена с получением нужных результатов референдумов, он в качестве дипломата проделал такой трюк: будучи послом в Испании (еще в период Консулата), он пообещал королю пособить ему в получении некоторых уступок в договоре с Францией. Однако, получив огромную взятку, в несколько миллионов франков золотом, да еще и несколько очень ценных картин в придачу, нужных результатов он, увы, не добился. Наполеон договор в его формулировке не утвердил.

Тогда Люсьен ночью бежал из Мадрида, не забыв прихватить с собой картины и позабыв попрощаться с королем Испании. Денег ему он, конечно, не вернул.

То есть Люсьен Бонапарт был, конечно, редким прохвостом, но по крайней мере в одном случае Констан наводит на него явную напраслину. Он утверждает, что Люсьен, занимая в то время должность министра внутреннух дел, тайно продал Англии зерно, заполучить которое Англия желала – процитируем Констана – «…потому, что завидовала нашему благосостоянию…».