Великий Наполеон
Шрифт:
Пожары начались уже на следующей день, 15 сентября. Толстой, по-видимому, прав – огромный деревянный город, брошенный его жителями, не мог не сгореть. Сильный ветер очень способствовал распространению огня, к 18 сентября Москва пылала почти вся. Наполеону пришлось даже покинуть Кремль, он перебрался в Петровский дворец. Граф де Сегюр в своих мемуарах оставил очень драматическое описание того, что он видел:
«…Мы были окружены целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горой выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые
Все это вещи, известные еще со школы – нам, например, именно этот отрывок из мемуаров графа де Сегюра зачитывал наш учитель истории. Несколько менее известным является тот факт, что Великой Армии, несмотря на огромный московский пожар, досталось достаточно провианта, чтобы перезимовать в Москве. Припасы нашлись в монастырях и были учтены и зарегистрированы интендантством графа Дарю и поставлены им под должную охрану. Интересно, участвовал ли в этой работе родственник графа, чиновник комиссариата Анри Бейль? Он когда-то служил в драгунах, но потом перешел на более спокойную службу, послужил в Италии и в Германии, проделал весь русский поход и побывал в Москве. В дальнейшем он занялся литературой и псевдонимом себе избрал название городка в Германии, где он тоже когда-то побывал, – Стендаль. Но у императора Наполеона тогда, в конце сентября 1812 года, были заботы поважнее изящной словесности.
Ему надо было решать – что делать дальше?
VIII
B конце сентября 1812 года Наполеон больше всего на свете хотел мира. Попытка написать царю через каких-нибудь посредников неоднократно повторялась, и в одном из писем есть такие строки:
«…Если у Вашего Величества все еще сохраняются хотя бы остатки Ваших прежних чувств ко мне, Вы благосклонно отнесетесь к моему письму…»
Что сказать – это не тот язык, на котором Наполеон привык разговаривать… Но царь не отвечал на «дружеские» письма точно так же, как раньше он не отвечал на угрозы.
Поэтому была сделана новая попытка – 5 октября 1812 года из Москвы выехала официальная делегация с целью начать переговоры о мире с царем и о перемирии – с Кутузовым. Кутузов делегацию принял в высшей степени любезно – вот только бывшего посла в Петербурге, генерала Лористона, к царю не пустил, удержав его в своей ставке. A в Петербург переслал письмо, которое Лористон вез, с настойчивым советом Александру: ни в коем случае не мириться.
Совет этот полностью совпал с тем, что настойчиво, раз за разом, писала царю его сестра Екатерина Павловна:
«…Мне невозможно далее удерживаться, несмотря на боль, которую я должна вам причинить. Взятие Москвы довело до крайности раздражение умов. Недовольство дошло до высшей точки, и вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном. Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю, во всеобщем разорении и разорении частных лиц, наконец, в том, что вы погубили честь страны и вашу личную честь. И не один какой-нибудь класс, но все классы объединяются в обвинениях против вас. Не входя уже в то, что говорится о том роде войны, которую мы ведем, один из главных пунктов обвинений против вас – это нарушение вами слова, данного Москве, которая вас ждала с крайним нетерпением, и то, что вы ее бросили. Это имеет такой вид, что вы eе предали. Не бойтесь катастрофы в революционном роде, нет. Но я предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, главу которой презирают…»
Видно, что она, как обычно, самолюбие своего брата не щадит. И добавляет – «…ему простят все…», но только не новый Тильзит:
«…Чувство стыда, возбужденное потерей Москвы, порождает желание мести. На вас жалуются, и жалуются
Царь ответил ей длинным письмом, в котором объяснял свои мотивы с выбором главнокомандующего. Он говорит очень дельные вещи. Замечает, что Багратион не мог быть назначен, потому что этот храбрец понятия не имел о стратегии, что Барклай был хорош, но он не мог быть сохранен на своем посту, потому что утратил доверие подчиненных, и что он не хотел назначения Кутузова «…из-за слишком придворного характера этого человека…». Александр не мог простить Кутузову то, что он не удержал его от сражения под Аустерлицем в декабре 1805 года. И еще он говорит любимой сестре, упрекающей его за недостатки и промахи в ведении дела, что талант – дело не приобретаемое, а врожденное, и в качестве примера приводит Наполеона:
«…Что касается таланта, – может быть, у меня недостаток его, но ведь он не приобретается: это – благодеяние природы, и никто никогда себе его не достал сам. Обслуживаемый так плохо, как я, нуждаясь во всех областях в нужных орудиях, руководя такой огромной машиной, в таком страшном критическом положении, и притом против адского противника, соединяющего с самой ужасной преступностью самый замечательный талант, и который распоряжается всеми силами целой Европы и массой талантливых людей, сформировавшихся за 20 лет революции и войны, – неудивительно, что я испытываю поражения…»
Как известно, царь Кутузова не любил, и тот отвечал ему в этом полной взаимностью. Но, читая приведенное выше письмо Александра и глядя на свидетельства о способе ведения дел, принятом фельдмаршалом, светлейшим князем Михаилом Илларионовичем Кутузовым, невольно кажется, что по крайней мере в отношении к Наполеону он со своим государем сходился во мнениях полностью.
Он считал его крайне опасным.
IX
Кутузов, по всей видимости, считал, что до тех пор, пока Наполеон сохраняет еще какие-то силы, подходить к Великой Армии на расстояние действенного удара опасно – и делал решительно все возможное, чтобы этого не делать. Но, конечно, он не был свободен в своих действиях. На него пытались воздействовать и всячески давили и обстоятельства, и царь, и общественное мнение, и пылкие офицеры, вроде Дениса Давыдова, рвавшегося в бой, и соперники в лице его собственного начальника штаба, генерала Беннигсена, и, возможно, самый назойливый из всех – английский комиссар при его армии, сэр Роберт Вильсон. Вообще-то он уж скорее звался Уилсон, но последуем конвенции перевода личных имен, принятой во времена Тарле – нам придется часто его цитировать.
То, что Кутузов всячески избегал активных действий против Наполеона, полагая, что время, климат и пространство сделают все необходимое, это общеизвестно, и Толстой именно и ставит ему в заслугу его политику мудрого невмешательства в естественный ход вещей.
Ho если отложить в сторону школьные учебники, поневоле сводящие очень сложные вещи к очень несложным формулам, то фигура генерала Кутузова начинает выглядеть, я бы сказал, незнакомой. Он принял командование у Барклая, отступил, чтобы принять пополнение, приведенное ему Милорадовичем, дал сражение Наполеону, отступил еще раз, сдав без боя Москву, – и все это на протяжении буквально пары недель, с 29 августа и по 14 сентября 1812 года.
Посмотрим на всю эту картину, так сказать, с хронометром:
1. Кутузов принимает командование: 29 августа.
2. Кутузов принимает решение о сражении и останавливает армию у Бородино – 3 сентября.
3. Сражение начинается 5 сентября, у Шевардино, и после недолгой паузы, 7 сентября переходит в громадную битву, вошедшую в историю.
4. Наполеон с Поклонной горы видит Москву, ждет делегацию «бояр» и, не дождавшись ее, входит в покинутый жителями пустой город.
Это – хронометраж событий, политическая «компонента» в нем выключена.