Великий перелом

Ягер участвовал в нескольких операциях вместе со Скорцени: в России, в Хорватии, во Франции. Он удивлялся, как ему удалось уцелеть. Еще больше он удивлялся тому, что уцелел Скорцени. Он изо всех сил старался противиться уговорам Скорцени в каждом таком случае. Когда смотришь на эсэсовца снизу вверх, тебя уважают, если нет — тебя просто переедут.

Скорцени хлопнул себя по животу. Шрам на левой щеке искривил угол его рта, когда он спросил:

— В этих местах имеется какая-нибудь еда, или вы собираетесь уморить меня голодом?

— Ты не

очень-то бедствуешь, — сказал Ягер, бросив на него критический взгляд. — У нас есть немного свинины, брюква и эрзац-кофе. Устроит это ваше величество?

— Как, фазана с трюфелями нет? Ладно, сойдет и свинина. Но к черту эрзац-кофе и дохлую лошадь, которая им пописала. — Скорцени вытащил из-за пояса фляжку, отвинтил пробку и передал фляжку Ягеру. — Глотни.

Ягер отпил с настороженностью. С учетом чувства юмора, которым обладал Скорцени, предосторожность была не лишней.

— Иисус, — прошептал он. — Откуда это у тебя?

— Неплохой коньяк, а? — самодовольно ответил Скорцени. — «Courvoisier VSOP» [7] , пять звездочек, нежнее, чем девственница внутри.

Ягер сделал еще один глоток, на этот раз с уважением, затем отдал обтянутую фетром алюминиевую фляжку Скорцени.

— Я передумал. Я не хочу знать, где ты его добыл. Если ты признаешься, я дезертирую и побегу туда. Где бы оно ни было, там все равно лучше, чем здесь.

— В аду тоже лучше — пока ты туда не попал, — сказал Скорцени. — Ну, где же это мясо?

7

«Very Superior Old Pale» — коньяк «Курвуазье» с выдержкой от 18 до 25 лет. — Прим. перев.

Наполнив металлическую крышку своего котелка, он быстро проглотил еду и запил коньяком.

— Стыдно перебирать, но этот напиток обидится, если я его не выпью, а? — И он ткнул локтем Ягера под ребра.

— Как скажешь, — ответил Ягер.

Позволь эсэсовцу подавить тебя — и окажешься в трудном положении: он об этом никогда не забудет. Конечно, раз уж Скорцени оказался здесь, вскоре должны последовать неприятности: Скорцени принес их с собой вместе с божественным коньяком. Какие именно неприятности будут — неизвестно, в разных операциях они не повторялись. Ягер поднялся на ноги и потянулся как можно более лениво, затем предложил:

— Не прогуляться ли нам?

— О, ты просто хочешь побыть со мной наедине, — пропищат Скорцени пронзительным лукавым фальцетом.

Танкисты, которые еще ужинали, радостно заржали. Гюнтер Грилльпарцер подавился едой и стал задыхаться — кто-то колотил его по спине, пока он не пришел в себя.

— Если бы я опустился до такого большого уродливого болвана, как ты. то, думаю, прежде застрелился бы, — парировал Ягер.

Танкисты снова засмеялись. И Скорцени тоже. Он мог заварить кашу, но мог и проглотить.

Они с Ягером отошли от лагеря — не слишком

далеко, чтобы не заблудиться, но подальше от солдатских ушей. Их сапоги чавкали по грязи. Весенняя распутица замедлила немецкое наступление в той же степени, что и ответные меры ящеров.

В луже неподалеку громко и печально квакнула первая лягушка.

— Она еще пожалеет, — тревожно сказал Скорцени. — Сова или цапля схватят ее.

Ягеру не было никакого дела до лягушек.

— Ты сказал — дьявольская работа. Какую чертовщину ты имел в виду и что я должен с этим делать?

— Даже не знаю, понадобишься ты или нет, — ответил Скорцени. — Надо посмотреть, как пойдут дела. Просто я был по соседству, подумал, брошу все, приду и скажу — привет. — Он поклонился в пояс. — Привет.

— Ты невозможен, — фыркнув, сказал Ягер. Скорцени засиял, он принял это за комплимент. Призвав все свое терпение, Ягер начал снова:

— Попробуем еще раз. Чего ради ты появился тут по соседству?

— Я собираюсь доставить подарок, как только найду наилучший способ сделать это, — сказал эсэсовец.

— Зная, какие именно подарки ты доставляешь, уверен, что ящеры обрадуются, получив его, — сказал ему Ягер. — Если я могу завязать бант на упаковке, только скажи.

Вот так. Он сам сказал это. Чему быть, того не миновать.

Он ожидал, что штандартенфюрер СС пустится описывать экстравагантные, вероятно, даже непристойные подробности своего плана. Скорцени, как ребенок, радовался своим кошмарным придумкам. Ягеру он вдруг представился ребенком лет шести, в коротких штанишках, открывающим коробку с оловянными солдатиками: почему-то Скорцени и в образе ребенка тоже имел шрам на лице.

Но тут, прежде чем ответить, он бросил на Ягера короткий взгляд.

— Ящеры тут ни при чем.

— Нет? — Ягер поднял бровь. — Хорошо, выходит дело во мне? Почему же ты честно меня предупреждаешь?

Он вдруг протрезвел: было известно, что офицеры, которыми недовольно высшее командование, исчезали с лица земли, словно и не существовали вовсе. Чем же он не угодил кому-то, исключая противника?

— Если у тебя пистолет с одной пулей, скажите хотя бы — за что?

— Ну ты додумался! Богом на небесах клянусь, ты ошибаешься! — Скорцени поднял вверх правую руку. — Ничего подобного, клянусь. Ни ты, и никто из твоих подчиненных или командиров — вообще никто из немцев.

— Хорошо, — сказал Ягер с огромным облегчением. — Что же ты тогда так скромничаешь? Враги рейха остаются врагами рейха. Мы сметем их и двинемся дальше.

Лицо Скорцени снова стало непроницаемым.

— Ты говоришь это теперь, но ты не всегда поешь эту песню. Евреи — враги рейха, не правда ли?

— Если они и не были ими раньше, мы определенно сделали все, чтобы они ими стали, — сказал Ягер. — Но все равно мы хорошо сотрудничали с евреями Лодзи, которые не позволили ящерам использовать город в качестве опорного пункта против нас. Если разобраться, они вполне человеческие существа, так ведь?