Великий перелом

— Разбомбить Вашингтон — это не то же самое, что разбомбить Берлин, — ответил Мойше, использовав старый аргумент. — И теперь вы уже не можете под дулом винтовки заставить меня возносить вам хвалу, а в случае моего отказа извратить мои слова. Я был готов умереть, чтобы сказать правду, и вы не дали мне сказать ее. И конечно, как только у меня появилась возможность, я рассказал всем, что случилось.

— Готов умереть, чтобы сказать правду. — эхом отозвался Золрааг. Он повернул свои глаза в сторону евреев, которые могли привести Палестину к мятежу против англичан

во имя своего народа, — Вы понятливы, рациональные тосевиты. Вы должны видеть фанатизм и бессмысленность такого поведения.

Мойше засмеялся. Он не хотел, но не смог удержаться. Просто дух захватывало от того, насколько Золрааг не понимал людей вообще и евреев в особенности. Народ, который дал миру Масада [8] , который упрямо хранил веру, когда его уничтожали из развлечения или за отказ обратиться в христианство… и ящер ожидал, что этот народ выберет путь целесообразности?

Нет, Русецкий не мог удержаться от смеха.

Затем засмеялся Менахем Бегин, к нему присоединились Штерн, а затем и остальные лидеры подполья. Даже мрачный охранник с автоматом и тот подхихикнул вместе со всеми. Мысль о еврее, предпочитающем разумность жертвенности, была полна скрытого абсурда.

8

Легендарный гарнизон, воины которого перебили друг друга, вместо того чтобы сдаться римлянам. — Прим. перев.

Теперь лидеры подполья посмотрели друг на друга. Как объяснить Золраагу эту непреднамеренную иронию? Никто и не пытался. Вряд ли он смог бы понять. Разве это не доказывает существенное различие ящеров и людей? Мойше так и подумал.

Прежде чем вернуться к теме, Штерн сказал:

— Мы не вернем вам Русецкого, Золрааг. Свыкнитесь с этой мыслью. Мы позаботимся о себе сами.

— Очень хорошо, — ответил ящер. — Мы тоже. Я считаю, что вы ведете себя упрямее, чем следовало бы, но я понимаю это. Хотя ваша радость находится за пределами моего понимания.

— Вам следовало бы лучше ознакомиться с нашей историей, чтобы вы смогли понять причину нашей радости.

Золрааг снова издал звук кипящего чайника. Русецкий скрыл улыбку. У ящеров история уходила далеко в глубины времени, когда люди еще жили в пещерах, а огонь был величайшим открытием. И с их точки зрения у человечества не было истории, о которой стоило бы говорить. Мысль о том, что им следует считаться и с человеческой мимолетностью, действовала им на нервы.

Менахем Бегин обратился к Золраагу.

— Предположим, мы поднимем восстание против англичан. Предположим, вы поможете нам в борьбе. Предположим, это поможет вам впоследствии прийти в Палестину. Что мы получим, кроме нового хозяина, который захватит ее и будет властвовать над нами после хозяина, которого мы имеем сегодня?

— Вы теперь так же свободны, как остальные тосевиты на этой планете? — спросил Золрааг, добавив вопросительное покашливание в конце предложения.

— Если

бы было так, англичане не были бы нашими хозяевами, — ответил Штерн.

— Именно так, — ответил ящер. — Но когда завершится завоевание Тосев-3, вы подниметесь до равного статуса с любой другой нацией под нашей властью. Вы получите высшую степень — как это называется? — да, автономии.

— Это не так много, — вмешался Мойше.

— Помолчите! — сказал Золрааг с усиливающим покашливанием.

— Почему? — насмешливо спросил Мойше, поскольку никто из лидеров подполья не выступил в поддержку сказанного ящером. — Просто я правдив, что разумно и рационально, не так ли? Между прочим, кто знает, когда завершится завоевание Тосев-3? Пока что вы нас не победили, а мы нанесли вам порядочный ущерб.

— Истинно так, — отметил Золрааг, и Мойше на мгновение смутился. Ящер продолжал говорить. — Среди тосевитских не-империй, которые нанесли нам наибольший ущерб, есть Германия, которая наносит наибольший ущерб и вам, евреям. Вы теперь приветствуете Германию, с которой боролись прежде?

Мойше постарался не поморщиться.

Золрааг мог не иметь представления об истории евреев, но он знал, что упоминание о нацистах для евреев было подобно размахиванию красным флагом перед быком. Он хотел, чтобы они утратили способность к рациональному мышлению. Счесть дураком его никак нельзя.

— Сейчас мы говорим не о немцах, — сказал Мойше, — с одной стороны, мы говорим об англичанах, которые, в общем, обращались с евреями неплохо, а с другой — о ваших шансах завоевать мир, которые выглядят не так уж хорошо.

— Конечно, Тосев-3 мы завоюем, — сказал Золрааг. — Так приказал Император, — он на мгновение склонил голову, — и это будет исполнено.

Эти его слова не показались разумными или рациональными. Они звучали так, словно их произнес сверхнабожный еврей, почерпнувший все свои знания из Торы и Талмуда и отвергающий любую светскую науку: вера отрицала любые препятствия. Временами это позволяло пережить плохие времена. Временами ослепляло.

Мойше изучал тех, кто захватил его в плен. Видят они ошибку Золраага или ослеплены? Он пустил в ход другой аргумент:

— Если вы выберете сделку с ящерами, то всегда будете для них мелкой рыбешкой. Вы можете думать, что сейчас мы им полезны, но что случится после того, как они захватят Палестину и вы им больше не будете нужны?

Менахем Бегин оскалил зубы, хотя и не в веселой улыбке.

— Тогда мы начнем устраивать им трудную жизнь, такую же, какую устраиваем англичанам теперь.

— В это я верю, — сказал Золрааг, — это будет примерно соответствовать польскому образцу.

Говорил ли он с горечью? Об эмоциях ящеров трудно судить.

— Но если Раса завоюет весь мир, кто будет поддерживать вас в борьбе с нами? — спросил он Бегина. — Чего вы надеетесь достичь?

Теперь начал смеяться Бегин.

— Мы — евреи. Нас поддерживать не будет никто. И ничего мы не достигнем. И тем не менее будем бороться. Вы сомневаетесь?

— Ни в малейшей степени, — ответил Мойше.