Великий перелом
Шрифт:
— Так, что же еще говорил ваш нацистский приятель… — вслух задумался он.
— Он мне не приятель, — с негодованием сказал Анелевич.
Возможно, он был несправедлив. Если бы Ягер не считал, что между ними что-то есть, он не стал бы посылать сообщение в Лодзь, даже в искаженном виде. Анелевич должен с уважением отнестись к его поступку, что бы он ни думал о мундире, который носит Ягер. Он сделал еще один осторожный глоток и подождал, пока мозги Тадеуша снова придут в рабочее состояние. Через некоторое время так и произошло.
— Теперь я вспомнил, — сказал поляк, просветлев лицом. —
— Ну? — сказал Мордехай, понукая Тадеуша двигаться вперед, не отклоняясь в сторону.
— Ладно, ладно. — Поляк сделал отталкивающий жест. — Если по дороге ничего не переврали, я должен сказать следующее: когда вы встретитесь с ним в следующий раз, не верьте ни единому слову, потому что он должен будет солгать.
— Он послал мне сообщение, что будет лгать? — Анелевич почесал в затылке. — Что бы это означало?
— Слава богу, это не моя проблема, — ответил Тадеуш.
Мордехай посмотрел на него, повернулся, вскочил на лошадь и, не говоря больше ни слова, поехал в сторону Лодзи.
Глава 8
Лесли Гровс не помнил, когда в последний раз он был так далеко от Металлургической лаборатории. Поразмышляв, он сообразил, что не разлучен с лабораторией с того дня, когда принял груз плутония, украденный вначале у ящеров, а затем у немцев — на корабле британских королевских военно-морских сил «Морская нимфа». С тех пор он постоянно жил, дышал, ел и спал с атомным оружием.
И вот теперь он находился здесь, далеко к востоку от Денвера, за многие мили от забот о чистоте графита и поперечном сечении поглотителя нейтронов (когда он изучал физику в колледже, никто даже и не слышал о нейтронах) и еще о том, чтобы не выпустить радиоактивный пар в атмосферу. Если ящеры засекут радиацию, второго шанса уже не будет — и Соединенные Штаты почти наверняка проиграют войну.
Но были и другие возможности проиграть войну — и без атомных бомб ящеров, которые могут свалиться ему на голову. Вот почему он находился здесь.
— Вроде отпуска, — пробормотал он.
— Мне неприятно говорить вам, но если вы хотите в отпуск, генерал, то вы подписали контракт, неправильно поняв его, — сказал генерал-лейтенант Омар Брэдли.
Улыбка на длинном лошадином лице превращала упрек в шутку: он знал, что Гровс в одиночку делает работу целого взвода.
— Да, сэр, — ответил Гровс. — Знаете, то, что вы мне показали, произвело на меня потрясающее впечатление. Надеюсь, оно покажется ящерам таким же беспощадным, как это кажется нам.
— Вам, мне и всем Соединенным Штатам, — ответил Брэдли. — Если ящеры разгромят эти заводы и захватят Денвер, у нас у всех будет множество неприятностей. Если они подойдут настолько, что смогут открыть по вашим предприятиям артиллерийский огонь, мы огребем еще большие неприятности. Наша работа состоит в том, чтобы не допустить этого, израсходовав как можно меньше жизней. Жители Денвера повидали уже достаточно.
— Да, сэр, — снова сказал Гровс. —
— И я тоже. Никто так не думал, — сказал Брэдли.
Он казался несговорчивым и изнуренным, это впечатление усиливалось миссурийской гнусавой речью и тем, что вместо обычного офицерского личного оружия он имел при себе винтовку М-1. Он был метким стрелком, еще с тех времен, когда ходил на охоту с отцом, и никому не давал забыть об этом. Доходили слухи, что он успешно использовал свою М-1 в первом контрнаступлении против ящеров в конце 1942 года.
— Мы сделали тогда больше, чем Красная Армия, — сказал Брэдли. — Мы не просто месили грязь. Линия Мажино в подметки не годится нашей работе. Эта глубокая защитная зона, примерно такая, как линия Гинденбурга в прошлой войне. — Он снова сделал паузу, на этот раз чтобы откашляться. — Не то чтобы я сам видел линию Гинденбурга, но, черт возьми, я тщательнейшим образом изучил отчеты.
— Да, сэр, — сказал Гровс в третий раз. Он слышал, что Брэдли очень переживает из-за того, что не был «там» во время Первой мировой войны. Он поднялся на парапет и посмотрел вокруг. — Несомненно, ящеры разобьют себе морду, если попрут против этого.
Голос Брэдли прозвучал сурово.
— Не «если», а гораздо хуже — «когда». Мы не сможем остановить их неподалеку от наших укреплений. Ламар потребовалось эвакуировать на следующий день, вы знаете?
— Да, я слышал об этом, — сказал Гровс: холодок прошел по его спине. — Но, глядя на все это, я чувствую себя лучше, чем в момент получения сообщения.
Было сделано все возможное по превращению прерии в настоящую защитную территорию. Окопы и глубокие широкие противотанковые рвы охватывали Денвер к востоку па целые мили. Широкие полосы колючей проволоки могли воспрепятствовать пехоте ящеров, но не броне.
Огневые точки защищали бетонные колпаки. В некоторых из них находились пулеметы, другие предназначались под «базуки».
Вместе с противотанковыми рвами высокие бетонные зубья и крепкие стальные столбы предназначались для того, чтобы направить бронированные силы ящеров в сторону позиций ракетчиков. Если бы танк попытался форсировать препятствия, вместо того чтобы обойти их, он подставил бы более слабую броню на днище противотанковым орудиям, ожидающим именно такого поворота событий. Просторы прерий выглядели невинными, но в действительности были нашпигованы минами; ящерам предстояло заплатить высокую цену за попытку пересечь их.
— Выглядит грандиозно, ничего не скажешь, — заметил Брэдли. — Но я беспокоюсь о трех вещах. Хватит ли у нас людей для этих укреплений, чтобы они стали максимально эффективными? Достаточно ли у нас боеприпасов, чтобы заставить ящеров завопить «караул!», когда они обрушатся на нас со всем, что есть у них? И достаточно ли у нас продовольствия, чтобы содержать наши войска в укреплениях день за днем, неделя за неделей? Единственный ответ, который я могу дать на любой из этих вопросов, — «надеюсь».