Великий полдень
Шрифт:
Здесь, как правило, было не слишком многолюдно. Устраиваемые развлечения были мне не по карману. Впрочем, во многих из этих диковинных паноптикумов мне все же удалось побывать в качестве почетного гостя на всевозможных презентациях, которые устраивались бизнесменами средней руки. Самые отъевшиеся золотые тельцы предпочитали пастись на верхних уровнях. Там начиналась вотчина новейшей эпохи, а значит, царила умопомрачительная эклектика. Ультрасовременные интерьеры сменялись футурологическими видениями в духе самого отвязного авангарда. Это были владения крупнейших транснациональных компаний и корпораций, хозяева которых проектировали и перестраивали фасады и интерьеры, ориентируясь исключительно на собственную блажь, менявшуюся чуть не два-три раза в сезон. Ни о каком стиле, конечно, и речи не было. Здесь громоздились псевдо-виллы,
Наконец я добрался до небольшой угловой площади. Здесь, в закутке между двумя зданиями, уютно пристроилась белоснежная церковка с куполами, ярко расписанными на манер праздничных глазурованных пряников, и ажурными золотыми крестами, сверкавшими так нежно и чисто, словно их каждое утро полировали мягкой фланелью. Храм на Ключах. Его назвали так потому, что при рытье котлованов были обнаружены несколько родников.
Дневная служба еще не началась, и я направился в небольшую пристройку, где на втором этаже проживал сам о. Алексей с семейством, а на первом обычно прикармливались какие-то старухи, вроде странниц, и морщинистые старики. Бог ведает как они проникали в стерильную, деловую и великосветскую Москву. Специально я этим не интересовался, но, думаю, что с разрешения Папы. О. Алексей поштучно выписывал этих убогих для придания храму естественно колорита. Лохмотья, в которые были обряжены странники и странницы, нищие и убогие, были совершенно натуральные, а не поддельные — стилизованные, вроде театральных костюмов, употребляемых в инсценировках на темы из жизни обитателей социального дна. Не говоря уж о запахе… Да, конечно, учитывая маниакальную чистоплотность Папы, на то было особое разрешение. Тут, пожалуй, крылся психологический феномен из разряда упражнений по укрощению гордыни. Приходя в церковь, Папа добровольно уязвлял себя соприкосновением с атмосферой «почвы». Возлагал на себя некие символические вериги. А может быть, это было непосредственное влияние строгого о. Алексея, которому Папа иногда подчинялся с удивительной готовностью и кроткой покорностью.
В прихожей на низких скамеечках сидели две полупомешанные бабы. Они молча кушали размоченный чернослив и сморщенные груши. Но, едва завидев меня, они тут же понесли какую-то дичь.
— Ветер-ветерочек подуй на мой на садочек! — нараспев затянули бабы. — Во моем ли во садочке миленький гуляет…
— Приятного аппетита, — смущенно проговорил я, поспешно пробираясь дальше по коридору.
— Миленький гуляет, письма отправляет, — продолжали тянуть бабы вслед, — письма отправляет, назад па а лучает!
Таким образом, атмосфера вблизи храма и впрямь образовалась самая патриархальная, даже с мистической отдушкой.
В соседнем продолговатом помещении за длинным, покрытым клеенкой столом на натурально деревянных скамьях сидело несколько прихожан из церковного актива, певчие, служки, убогие и доканчивали свой постный завтрак. Они пересказывали друг другу «святые сны», советовались насчет их вещего значения. Я разглядел на столе миски с гречневой кашей, рис и те же сухофрукты. Пахнущий мятой чай разливали из старинного алюминиевого чайника.
— Приятного аппетита, — вежливо повторил я.
Мне предложили присоединиться к трапезе, но я, поблагодарив, отказался.
Вся эта атмосфера напомнила мне недавнее прошлое, когда наш, тогда еще начинающий батюшка о. Алексей служил в небольшом столичном храме, и из любопытства я несколько раз наведывался к нему. Там было все точно также — постные завтраки и пересказывание бабьих снов. Как-то раз я пришел к о. Алексею, чтобы он высказал мне свое мнение церковного человека по поводу одного моего странного сна, мысли о котором долго не давали мне покоя. Я понимал, что в этой ситуации ничем не отличаюсь от малахольных баб, пересказывающих «святые» сны, ничем не умнее их, но все же мне было ужасно любопытно услышать, как именно он, о. Алексей, его истолкует.
А сон был такой. Мне приснилось, что ко мне пришел некий священник, суровый, бородатый. Я завел с ним что-то вроде
Все это я по порядку изложил о. Алексею. Я думал, он вникнет, станет расспрашивать меня о подробностях моего странного сновидения, но о. Алексей, бывший инженер, не придал сну никакого значения и без колебаний объяснил все с самых что ни на есть естественнонаучных, даже банальных позиций. Ерунда, мол, все это, Серж. Суемыслие. Мол, думал ты накануне об этом — вот оно и приснилось. Только и всего. Прибавил только: «А окрестить тебя, дружочек, действительно давно пора…»
О. Алексей уже откушал у себя на втором этаже и, хотя служба была еще не скоро, спустился в свою служебную комнатенку, где обычно готовился к службе. Теперь он, в полуоблачении, сидел и, прищурясь, смотрел телевизор. Я поцеловал его руку, он кивнул, я присел на соседний стул.
Шли новости. Навстречу выборам. Государственный совет призывал народ к сознательности. Конфликты между отдельными ветвями власти имелись, но незначительные, и военные наконец объявили, что готовы повсеместно гарантировать нейтралитет и условия для свободных выборов. Об этом заверял в частности наш горе-генералиссимус Сева.
— Глядите-ка, батюшка, у него и сейчас на лбу шишка от вашего щелчка! — весело сказал я для затравки разговора, давая понять о. Алексею, что уже в курсе последних событий. — Всего-то, оказывается, и хлопот! Что значит вмешательство свыше!
— А что ж, — усмехнулся о. Алексей, — прикажешь что ли из-за этого Москву с иконами обходить? Много чести.
— А что Папа? — спросил я. — Как он теперь — простит нашего маршала?
— Конечно, простит. Уже простил. Он, слава Богу, к заповедям Христовым теперь ревнив стал.
— Это почему же? — не утерпев, поинтересовался я. — Неужто последнее покушение так повлияло?
О. Алексей пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Господь не оставит Папу без присмотра, — продолжал он. — Недаром приставил к нему этого доброго ангела… Рядом с ним теперь чистая кроткая душа. Папа будет держаться за нее, и его собственная душа потянется к чистоте. Это для него пример и опора. Своего рода оселок.
Я изумился его словам. Уж не Альгу ли он имеет в виду? Это ее, чистую и добрую, Господь приставил к Папе, чтобы умягчить его душу?
— Да и что было прощать-то? — продолжал о. Алексей. — Папа премного поумнел и научился управляться с мелким бесом. Ему ведь теперь не супротив бесенят, а супротив самого Сатаны надобно вооружаться!.. А ты, Серж, — вдруг строго прикрикнул он, — ты лучше за собой смотри! Как бы тебе самому с бесом не подружиться! — И не успел я опомниться, как он с размаху щелкнул меня костяшкой пальца по лбу. — Ты хорошенько подумай, о чем тебе со мной потолковать надобно! Брось суемыслие, да почаще молись и в храм ходи. Сатана он не дремлет! Сначала завертит, завертит, а потом — цап тебя! — и к себе за пазуху…