Великий посланник
Шрифт:
– Благодарю вас, граф... – норвежка потупившись подошла и пристроилась чуть поодаль на бревне. На щеках у нее алел румянец, было видно, что Инге отчаянно смущается. Ну что же, вполне нормальное дело по нынешним временам, при виде почти голого мужика юные средневековые девы, могут и в обморок хлопнуться. И эта, при всей своей продвинутости в воинских умениях, ничем особо от них не отличается.
Закончив программу, я отложил двуручник в сторону и взялся за эспаду с дагой. Сделал несколько мулине [28] , а потом окликнул Луиджи.
28
мулине —
– Дамуазо [29] составьте мне пару. Займемся ремизами и репризами... [30]
Едва мы стали в позицию, как позади раздался лязг выхватываемого из ножен клинка.
Я резко обернулся. Гром уже был на ногах, с обнаженной саблей в левой руке и длинным кинжалом в правой. А перед ним, метрах в пяти...
– Ну ни хрена себе... – прошептал я, при виде громадного, просто гигантского медведя. Даже на четырех ногах, косолапый был ростом почти мне по плечо. Из его пасти на светлый речной песок стекали тягучие струйки розовой слюны, а на косматой морде, вокруг большой рваной раны, чернела запекшаяся кровь.
29
дамуазо (фр. damoiseau от лат. domicellus) — название сыновей феодальных сеньоров, пока они подготовлялись в качестве пажей и оруженосцев к принятию рыцарского сана
30
реприз (или ремиз) — возобновленный удар, необязательно тот же (в совр. терминах ремиз — контратака, реприз — повторная атака)
Твою ж кобылу... Медведь — это очень скверно. Лучше бы на нас вышло с десяток недобитых мурман. Он на несколько порядков быстрее и сильнее человека. Черт, и алебарды с собой нет, даже завалящего копья. А с мечами на него идти, да еще не зная повадок, занятие для клинических идиотов. Только бы ушел сам по добру поздорову. Вроде так бывает. Эй, Топтыгин, мы с тобой одной крови, я и ты...
Инге, стараясь не делать резких движений, медленно отступила ко мне и подняла с песка двуручник. Луиджи потянулся за арбалетом.
Медведь глухо рявкнул, мотнул лобастой башкой и сделал шаг вперед.
– Княже, он ранетый, – зашептал Гром, – не уйдет, бросится... сигайте в воду, отплывете чутка, стремнина подхватит и отнесет вас на Тихонову отмель, почти к монастырю. А я пока его придержу...
«Ага, сейчас, разбежался... – проворчал я про себя. – Позору потом не оберешься. Я еще в труселях по Холмогорам не щеголял. Да и приказчика задерет эта тварь, как пить дать...»
С последним моим словом, медведь оглушительно взревел и рванул вперед, вздыбившись перед Громом на задние лапы.
Дальше все произошло очень быстро. Борис набычился, откинул саблю и с одним кинжалом в руке тоже бросился на косолапого, ловко поднырнув под его лапы.
Я вырвал у гревинды двуручник и на бегу замахиваясь, с налета хлестанул подмявшего под себя приказчика медведя по спине, чуть пониже лопаток. Вырвал клинок из тела, отскочил и рубанул с оттягом еще раз, с удовлетворением подметив, что, скорее всего, пересек хребет хозяину леса.
Дикий рев, огромная туша дернулась и обмякла. Подскочившая норвежка ткнула эспадой, а в завершение, Луиджи в упор выстрелил из арбалета.
– Хватит, он готов уже... – в сердцах заорал я.
На то, что Гром остался в живых, даже не надеялся, куда, такая махина, каково же было мое удивление, когда из-под туши донесся сдавленный русский матерок.
– Помогите, надо вытащить руса! Живее, да что вы копаетесь...
После долгих усилий нам удалось перевернуть медведя. В его груди торчал засаженный по самую гарду кинжал, Гром был весь залит кровью, но... живее всех живых.
Покряхтывая, он встал на колени, потом на ноги, оттер рукавом подранного кафтана лицо и удивленно пробормотал:
– Эко вы его посекли. И нахрена, спрашивается?
– Да кто же знал, что в тебе дури, как в самом медведе... – по-французски ответил я, помогая приказчику сесть на бревно. – Луиджи, флягу с вином...
Гром выхлестал ее в два приема, но ворчать не перестал, мол: сказал сигать в воду, значит надо сигать, а медведь что, тьфу, а не медведь и поболе валил, была бы рогатина, вообще на раз, это тебе княже, не железякой красиво махать, тут особое умение требуется. И так далее и в том же духе. Вот же ворчун, никогда бы не подумал, ну да ладно, я не в обиде.
Когда сняли с него разодранный в лохмотья кафтан и рубаху, выяснилось, что кроме нескольких глубоких царапин на боку и на спине, приказчик внешне никак не пострадал. Правда, помял его косолапый все-таки здорово, на теле, прямо на глазах наливались громадные черные синяки.
Тут уже стало не до тренировок, я перевязал Бориса, потом наскоро обмылся и мы пошли назад в поселок. Гром шел сам, вежливо отказываясь от помощи, и дошел-таки, правда на подходе к поселку уже начал шататься.
В Холмогорах его приняли, уложили на телегу и повезли не в монастырь, а куда-то, в сторону леса.
Федора, узнав, что ее детскую зазнобу помял медведь, среагировала довольно спокойно. Мне показалось, что она уже выплакала свое горе и обиду. Ну что же, только могу приветствовать.
Чуть погодя, я наконец увидел местную дружину, или ополчение, увы, не знаю, как их правильно называть. В поселок после обеда прибыли около трех с половиной десятков вооруженных людей. Все на коренастых и косматых лошадках, в толстых стеганых тягиляях [31] с высоким воротником поверх кольчуг, в мисюрчатых шлемах и прилбицах [32] с кольчужными бармицами. Круглые щиты за спинами. Из оружия небольшие сильно изогнутые луки, короткие копья, булавы и топоры, а мечей и сабель гораздо меньше, едва ли у трети.
31
тягилей (тегиляй) — простеганный в несколько слоев материи, конского волоса или ваты, длинный и толстый безрукавный кафтан с высоким стоячим воротником, использующийся в виде дешевого доспеха незнатными воинами и ополченцами. При всей своей простоте, надежно защищал от стрел. Мог быть усилен металлическими заклепками и бляшками
32
прилбица — тип шлема. Отличались полусферической тульей, доходили до переносицы, поэтому имели полувырезы для глаз
Пленных собой они не привели, но то что сшибка была, и небезуспешная, свидетельствовали волокуши со своими ранеными и мертвыми, да пара телег, полностью забитых трофейным оружием и доспехом.
Среди местных баб поднялся вой, но не особо массовый, судя по всему дружинники понесли достаточно скромные потери. Убитых стали готовить к погребению, раненых отправили в монастырь, остальные сразу же включились в работу. Все обыденно, словно они ходили на охоту, а не на войну. Впрочем, скорее так и было, для этих людей война всего лишь досадная проволочка.