Великий Сатанг
Шрифт:
Нет, они не лезли в подземные жилища, куда их не приглашали. Ведь это верх невежливости! А к тому же под землей бесполезны и смелость, и выучка. Догадливые люди квэхва просто затыкали все близлежащие выходы пучками особых трав, смоченных в гадко пахнущей жидкости, поджигали их и тихо стояли, наблюдая, как с воплями выскакивают из нор очумевшие крысы и вперемешку с ними нечистоплотные подземные жители.
А потом вдвойне учтиво благодарили оставшегося в живых после обстоятельных расспросов подземного, указавшего, где скрыта вещь, нужная А-Видра, брали ее и покидали руины. Поэтому обитатели нор очень скоро пришли к разумному выводу о пагубности нанесения обиды людям щедрой идеи квэхва и по первому же требованию
Как бы то ни было, приказ А-Видра был хоть и непонятен, но мудр. Чем больше скапливалось в поселках каменных и металлических изваяний, раскрашенных холстов, натянутых на излишне вычурные рамы, бесполезных для кухни вазочек из тяжелых, украшенных разноцветными твердыми каплями сплавов, тем меньше досадных случайностей происходило с людьми надежной идеи квэхва. Урожай в это лето выдался превосходящий самые смелые надежды, крысы вовсе не появлялись в виду сторожевых, случайная стая диких дворовых котов обошла стороной один поселок, и другой, и третий и канула где-то в каменных завалах, даже не подумав нападать. И суки этим летом щенились одна за другой, принося невиданное количество потомства, причем очень немногие щенки умирали…
Разумно рассудив, иные, самые проницательные из рассудительных людей идеи квэхва, стали воздавать хвалу штабелям аккуратно упакованных вещей, необходимых А-Видра. Собравшись подле прочных навесов, защищавших принесенное в поселки от дождей, они садились на корточки и долго пели благодарения заботливым вещам, столь тонко знающим нужды людей несуеверной идеи квэхва.
Если же этот приказ был непонятен, но мудр, то стоило ли предполагать отсутствие смысла в следующем?
Тем более что А-Видра, отдавая указание, не забыл и о жатве. Сбор был назначен как раз на то время, когда урожай будет убран, уборка отпразднована и, не стесненные ничем, люди идеи квэхва получат возможность без ненужных размышлений подчиниться велению Двуединого.
Вот почему стоило красному бумерангу, везомому запыленным гонцом, облететь поселки, все мужчины, уже познавшие сладость того, чем обладают женщины, не мешкая, собрались в путь. Женщины, снаряжая их в дорогу, шушукались и перешептывались. Они опасались, что А-Видра уведет мужчин на Дархай, бросив их, беззащитных, на проклятой Земле. Насмешливые мужчины поддразнивали длинноязыких, доводя их до слез шутливыми угрозами, сами же, собравшись кружком, толковали о том, что там, на Дархае, женщины, конечно же, есть и они, нет сомнения, краше и слаще, нежели здешние, а также и о том, что, как ни крути, а путь на Дархай долог и труден, и стоит ли обременять себя такой обузой, как сварливые долгокосые балаболки. Однако же, посудачив, сходились во мнении, что женщины женщинами, а зовут все же не для этого…
Ведь ежели б было так, то А-Видра велел бы мужчинам брать с собою и детей. Без детей нельзя. Там, на Дархае, люди, разумеется, тоже стареют, хотя и не так быстро, а в старости без подросших детей, способных позаботиться об отце, очень и очень трудно. Это понятно всякому. А то, что понимает каждый из людей чадолюбивой идеи квэхва, то, без всяких сомнений, стократ ясно демонопугающему Двуединому А-Видра.
Красный бумеранг позвал — и вот они идут к мелким заливам, уважающие приказ люди идеи квэхва.
Они идут из Барал-Лаона, известного множеством вражьих голов, насаженных на частокол в науку обидчикам; идут из Пао-Пао, люди которого раньше славились как рыболовы, но потом злые демоны распугали рыбу, и хотя люди поселка отравили всех демонов в заливе, но рыба все равно не вернулась; идут из Дзъхью, где много еще не рожавших женщин, и просят за них не так дорого, как в иных местах, причем если упорно поторговаться, то цену можно сбить вдвое; идут из Тун-Кая, где кайченг год тому, дружески состязаясь
Они идут из десяти поселков, и еще из десяти, и еще из двойной десятки поселков, и из десятки без двух. На плечах у них узелки со взятой впрок снедью и разнообразной мелочью, необходимой на чужбине. В руках у них — копья, тяжелые, ударные и легкие, метательные. На шеях — пращные шнуры. За поясами — изогнутые полированные бумеранги, самое страшное из орудий, которое способно защитить владельца от угрозы, если, разумеется, рука владельца опытна и тверда.
Люди быстрой идеи квэхва выходят из поселков небольшими группами, но единый путь сводит различные поселки вместе, и отряды вырастают, разбухая с каждым днем. А на берегу мелкого залива, вблизи рубежа, где земли людей квэхва смыкаются с землями, подвластными Женщине, Которая Повелевает, их уже ждут. Уже готовы палатки, и на всех хватает варева, вкусного отвара мяса и душистого отвара рыбы. А-Видра милостиво приветствует приходящих, и число палаток быстро растет.
Вчера еще их было не более пяти десятков, а сегодня уже более шести, и день еще только начинается. Одна палатка — четыре палки, сплетенный из прутьев навес, травяные циновки вместо стен. Вполне достаточно: еще очень тепло, но уже не жарко. А от ветра и дождей укрывают отменно. Каждая — ровно десять людей неприхотливой идеи квэхва.
Больше шести десятков палаток. И в каждой — по одному десятку тех, кто пришел на зов.
Люди идеи квэхва поражены собственной многочисленностью.
Они думают и обсуждают. Они приходят к выводу: счастливы люди, живущие на землях Женщины, Которая Повелевает, и счастливы надменные люди из башен, что вблизи, и из башен, что вдали, на той стороне залива, счастливы все живущие в обитаемом мире, что нет на свете никого миролюбивее их, людей ласковой идеи квэхва. Если бы было иначе, никто не смог бы устоять перед подобным многолюдьем. Никто-никто. И тогда в поселках появилось бы много прекрасных, полезных и нужных вещей, наличие которых возвышает мужчину и украшает женщину. Конечно, люди идеи квэхва проживут и так, но, может быть, лучше все-таки было бы, имейся они в поселках? Трудно сказать. Следует долго думать.
А быть может, задумываются некоторые, для того А-Видра и созвал их, не знавших о своем изобилии? Ведь он умудрен, и замыслы его неисповедимы. Если так, то, конечно, к прежней жизни возврата нет. И те, кто посмеет противиться воле А-Видра, решившего вознаградить преданных ему людей квэхва множеством замечательных предметов, будут наказаны за наглую скупость, столь неприятную людям подельчивой идеи квэхва. Так говорят умные, а остальные согласно кивают, прихлебывая варево. А если А-Видра призвал их для этого, то так и будет, к чему спорить? Конечно, преданием заповедано вмешиваться в дела людей проклятой Земли, но А-Видра виднее. А предметы, полезные и красивые, которые несправедливо есть у других и не по праву отсутствуют у достойных людей квэхва, безусловно, неплохо бы иметь…
Такие разговоры и другие разговоры ползают по стану, скрашивая безделье, непривычное людям квэхва. Впрочем, многим безделье это приходится по нраву. Трудно и обременительно трудиться каждый день, хотя и похвально. Хорошо с утра до вечера отдыхать, ожидая положенного горшка с варевом и наслаждаясь умными беседами. В поселке так не поживешь. Там необходимо трудиться. Но, оказывается, трудиться вовсе нет необходимости, если ты приходишь с оружием в руках на зов того, кому принадлежит право приказывать всем, даже кайченгам. Когда увиливает от труда один, это скверно. За это следует наказать. Когда же пребывают в праздности многие десятки десятков, а вся работа сделана и с остатками легко управятся оставшиеся в поселках женщины, праздность наверняка непредосудительна. И называть ее надлежит иначе.