Великий Сталин

Кремлев Сергей

Но Жданова увезли в Москву раньше – 31 августа 1948 года он скончался. Говорят, преступники не меняют свой преступный почерк. Что ж, смерть Жданова была «предписана» ему тем же почерком, что и смерть Щербакова.

Спору нет, ошибиться может любой врач… Однако на инфаркт кардиограмма всегда указывает уверенно! И допустимо ли было пренебречь заключением опытного профессионала Тимашук, которая не занимала, как Виноградов и иже с ним, вереницы прибыльных должностей, зато всю жизнь занималась своим прямым делом – лечила людей?!

События того лета развивались так…

Жданов был серьёзно болен – у него был атеросклероз. Болезнь

обострилась летом 1948 года, и кончилось тем, что Жданов в середине июля оказался на Валдае. Самочувствие его улучшалось, но 23 июля ему вдруг позвонил из Москвы Шепилов, и после продолжительного разговора с ним у Жданова ночью случился сердечный приступ. 25 июля из Москвы прилетели всё те же Виноградов, Василенко и Егоров – в тот раз с Карпай – и после обследования заявили, что у больного имел место острый приступ сердечной астмы.

После этого местные врачи Ждановым какое-то время занимались, но уже через неделю его стали «лечить» так, что «лечение» само по себе было преступлением. С 7 августа, хотя состояние Жданова требовало постоянного контроля, у него не снимались кардиограммы. Лечаший врач Майоров (выходец из помещичьей среды, к слову) вместо организации правильного ухода и лечения Жданова передоверил всё медсестре, а сам уходил на долгие часы ловить рыбу.

27 августа Жданову вновь стало плохо, и на следующий день на Валдай опять вылетела профессорская далеко не святая «троица», взяв с собой – на свою голову – Тимашук.

Как читателю уже известно, профессор Егоров рекомендовал Жданову «увеличить движение», что Жданов и сделал: гулял по парку, смотрел кино – дополнительно эмоционально нагружаясь. Хотя на самом деле ему в эти дни был необходим строжайший постельный режим. Результат «рекомендаций» не замедлил сказаться – 29 августа у Жданова вновь случился сердечный приступ, и через два дня он умер.

Далее события разворачивались тоже интересно…

Вместо того чтобы распорядиться срочно доставить тело покойного члена Политбюро, тело Жданова (!), на вскрытие в Москву, к нему вылетели начальник ЛСУК профессор Егоров, патологоанатом Кремлёвской больницы А.Н. Фёдоров, а также… секретарь ЦК Кузнецов-«ленинградский», член Политбюро Н.А. Вознесенский и первый «ленинградский» партийный секретарь П.С. Попков.

Историк Г. Костырченко, приводя эти сведения, почему-то считает, что последняя «троица» – тоже не святая, но уже не медицинско-номенклатурная, а партийно-номенклатурная, собралась на Валдае, «инстинктивно почувствовав, что, потеряв влиятельного покровителя, необходимо сплотиться». Г. Костырченко при этом не понимает, во-первых, что вряд ли «ленинградской» «троице» надо было «сплачиваться» настолько мгновенно и демонстративно, а во-вторых – что описанная выше её реакция на смерть Жданова скорее напоминает действия тех, у кого, говоря попросту, «рыло в пуху»…

Причём «сплочение» выглядело тем более подозрительным, что наиболее разумным со стороны Кузнецова и Вознесенского было бы потребовать обложить тело льдом да и отправить в Москву самолетом. Но они почему-тонастойчивости не проявили. А ведь обязаны были это сделать, коль уж были на месте события – даже Попков, которому на Валдае ни по чину, ни по обязанностям находиться не требовалось. Обязаны были потому, что смерть такой крупнейшей политической фигуры, как Жданов, могла ведь оказаться и не естественной! Жданова вполне могли ведь и отравить. С учетом всех возможных

причин патологоанатомическое исследование должно было быть, вообще-то, комплексным и очень тщательным!

Так что, говоря откровенно, срочный и не вызванный обстоятельствами прилёт к телу Жданова Кузнецова и Вознесенского и их присутствие на Валдае представляется мне сознательным прикрытиемтого преступного действа под названием «вскрытие тела», которое тут предстояло разыграть «врачам». Присутствие же Попкова в этом случае было прикрытием уже для Кузнецова и Вознесенского – мол, все три наиболее близких ученика прибыли к ещё не остывшему телу учителя, чтобы немедленно-де почтить его память.

И при странном попустительстве «соратников» покойного действо состоялось: якобы под нажимом профессора Егорова профессор Фёдоров произвёл вскрытие в неприспособленном для этого помещении полутёмной ванной комнаты одной из санаторных дач. Егоров заставил, а Фёдоров почему-тосогласился.

Фёдоров обнаружил на сердце Жданова свежие и застарелые (!) рубцы, доказывающие, что Жданов перенёс уже несколько инфарктов, благополучно «не обнаруженных» Карпай и прочими «диагностами». Однако Егоров потребовал, чтобы результаты вскрытия соответствовали ранее поставленному им лживому клиническому диагнозу. А Фёдоров почему-тои на это согласился, и в его описании инфаркты были заменены «некротическими очажками», «очагами миомаляции» и «фокусами некроза»… Причём эти «фокусы» продолжились и в Москве, где «консилиум» в составе профессоров В.Н. Виноградова, В.Ф. Зеленина, А.М. Маркова, В.Е. Незлина, Я.Г. Этингера, П.И. Егорова, ознакомившись с анатомическим препаратом сердца покойного, доставленным – вместо самого тела покойного – с Валдая на самолёте, тоже ничего «не заметили».

Когда Жданов умер, Тимашук написала письмо начальнику Главного управления охраны МГБ Власику. Началось расследование, и 6 сентября 1948 года профессор Егоров собрал в своём кабинете совещание, где заклеймил Лидию Федосеевну как невежественного врача и «чуждого, опасного» человека.

Тимашук действительно была опасна своим профессионализмом и честностью. Поэтому Егорова поддержали Виноградов, Майоров, патологоанатом Кремлёвской больницы Федоров и профессор Василенко.

Виноградов тогда ещё пользовался полным доверием Сталина (он «лечил» и его, и других членов Политбюро, сопровождал Сталина в 1943 году в Тегеран), и письмо Тимашук тогда удалось замять. Виноградов заявил министру здравоохранения СССР Е.И. Смирнову: «Или я буду работать в Кремлёвской больнице, или она». Оставили профессора Виноградова, а врача Тимашук перевели в один из филиалов «кремлёвки».

Что же до Виноградова, то мог ли этот главный терапевт Лечебно-санитарного управления Кремля качественно заботиться о здоровье руководства страны, если он параллельно заведовал кафедрой в 1-м Московском медицинском институте, был главным редактором журнала «Терапевтический архив», заведующим электрографическим отделением Института терапии АМН СССР и занимал ряд других должностей, не связанных с практической медициной? При этом даже автор монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» Г. Костырченко признает: «В знаменитой «кремлёвке» … витал мёртвый дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки».