Великое избавление

Джордж Элизабет

Она уже вполне освоилась в больнице, но тут Сэмюэльс отворил узкую дверь, скрытую прежде раздвижной панелью, и провел их в дальнее крыло здания. Эта охраняемая часть клиники и выглядела, и пахла в соответствии с худшими ожиданиями Барбары. Темный ковер практичного коричневого цвета. Стены выглядят как спекшийся на солнце песок, никаких украшений, однообразие прерывается лишь узкими дверьми с окошечками на уровне глаз. Воздух пропитан специфическим запахом лекарств и дезинфекции. Странное, приглушенное завывание доносится неизвестно

откуда. Это ветер или что-нибудь еще?

Вот оно, сказала она себе. Вот где держат психов, вот где держат девушку, отрубившую голову своему отцу. А ведь это не единственный способ убить отца, верно, Барб?

– Она ничего не добавила к своему первоначальному заявлению, – сказал доктор Сэмюэльс Линли. – Она не в ступоре. Она просто сказала то, что хотела сказать. – Он бросил взгляд на открытую страницу медицинской карты. – «Я это сделала. И я рада». В тот самый день, когда было найдено тело. С тех пор она молчит.

– А каков диагноз? Ее осматривал врач?

Доктор Сэмюэльс сердито поджал губы. Вторжение полицейских он рассматривал как личное оскорбление и не собирался выдавать им информацию сверх крайне необходимой.

– Ее осматривал врач, – ответил он. – Это не каталепсия и не шок. Она может говорить. Она просто не хочет.

Линли ничем не обнаружил, что резкий тон врача задел его. Он привык к подобному отношению, к стараниям показать, что полиция – не союзник, а противник, с которым нежелательно иметь дело. Замедлив шаг, Линли сообщил врачу о припасах, найденных в комнате Роберты. Ему удалось привлечь внимание собеседника: доктор, помолчав, заговорил вдумчиво, но не без некоторого раздражения:

– Не знаю, что сказать вам, инспектор. Возможно, вы правы: еда могла стать для нее навязчивой идеей. Или стимулом, или нервной реакцией. Источником наслаждения или какого-то рода компенсацией. Пока Роберта нам хоть что-нибудь не объяснит, мы можем выдвигать любые версии.

Линли предпочел сменить тему:

– Почему вы забрали ее из полиции? Кажется, это не совсем соответствует обычной процедуре?

– Вполне соответствует. Ответственное лицо подписало бумаги, – возразил Сэмюэльс. – Это частная клиника.

– Ответственное лицо? То есть суперинтендант Нис?

Сэмюэльс сердито покачал головой:

– Да нет же. Мы не принимаем пациентов у полиции. – Он быстро пролистал медицинскую карту. – Гибсон, Ричард Гибсон. Назвался ближайшим родственником Роберты. Он добился разрешения суда поместить ее в клинику и оформил все бумаги.

– Ричард Гибсон?

– Его имя стоит на анкете, инспектор, – резко отвечал Сэмюэльс. – Судебное разбирательство откладывается. Девушка находится на лечении. Прогресса пока не наблюдается, но это не значит, что в один прекрасный день не наступит улучшение.

– Но зачем Гибсону?.. – Линли задал этот вопрос скорее себе самому, чем своим спутникам, но Сэмюэльс попытался ответить ему:

– Она же его кузина. Чем скорее она вылечится, тем скорее сможет предстать перед судом. Разумеется, если не будет признана невменяемой.

– А в этом случае она останется здесь навсегда? – подхватил Линли, мрачно всматриваясь в лицо врача.

– Пока не вылечится, – Сэмюэльс подвел их к тяжелой, надежно запертой двери. – Жаль, что ей приходится находиться в одиночестве, но, учитывая все обстоятельства… – Пожав плечами, врач распахнул дверь. – Роберта, к вам пришли, – возвестил он.

На этот раз Линли выбрал Прокофьева, «Ромео и Джульетту». Музыка полилась в ту же минуту, как только они сели в машину. Вот и хорошо, подумала Барбара, вот и слава богу. Звуки скрипок и виолончелей развеют тяжкие мысли, отгонят воспоминания, отодвинут весь мир прочь. Можно полностью обратиться в слух, забыть о той девушке в больничной палате и о мужчине, сидящем возле нее в автомобиле, который пугал ее еще больше.

Даже глядя прямо перед собой, Барбара видела сильные руки, сжимавшие руль, различала на них золотые волоски, более светлые, чем на голове, видела каждый палец, каждое движение, направлявшее автомобиль обратно в Келдейл.

Линли наклонился отрегулировать звук в магнитофоне, и Барбара могла вблизи увидеть повернутое в профиль загорелое лицо. Золотая кожа, золотые волосы, карие глаза. Прямая, классическая линия носа. Твердый подбородок. Это лицо так ясно свидетельствовало об огромной внутренней силе, природу которой она не могла постичь.

Как ему это удается?

Девушка сидела у окна, но смотрела прямо перед собой, в стену. Расплывшаяся туша, ростом под шесть футов, весом не менее пятнадцати стоунов. Она уныло сгорбилась на стуле и непрерывно раскачивалась.

– Роберта, меня зовут Томас Линли. Я приехал, чтобы поговорить с вами о вашем отце.

Девушка, будто не слыша, продолжает глядеть в пустоту.

Грязные, дурно пахнущие волосы. Они убраны с широкого, лунообразного лица назад, стянуты резинкой, но слипшиеся пряди, вырвавшись на волю, свисают на глаза, исчезают в складках жира на шее. На этой безобразной шее совсем уж нелепой кажется тоненькая золотая цепочка, перепутавшаяся с волосами.

– Роберта, отец Харт приезжал в Лондон. Он попросил нас помочь вам. Он сказал, что вы не могли никому причинить вреда.

Никакого ответа, никакого выражения на расплывшейся физиономии. Гнойные прыщи на щеках и подбородке. Лицо заплыло так, что и не угадаешь, каким оно некогда было. Серая, грязная, осевшая, как перебродившее тесто, кожа.

– Мы разговаривали со многими людьми в Келдейле. Виделись с вашим кузеном Ричардом, с Оливией и Бриди. Знаете, Роберта, Бриди остригла себе волосы. К сожалению, неудачно. Хотела быть похожей на принцессу Уэльскую. Ее мама очень расстроилась. Она говорила, что вы были очень добры к Бриди.