Великое Нигде: Побег из Шуршенка
Шрифт:
– Надоест, наверное.
– Решай сам. Я ведь не шутил, на самом деле предлагаю.
– Да не, спасибо.
– Ну а хочешь, мы тебя с собой заберём? Только навсегда. Поселишься на нашей планете Фэроут. Отсюда до неё рукой подать.
– Не хочу. Мне и здесь хорошо.
– У нас даже Егору Зимову нравится, а этому вообще трудно угодить. И книг ему подавай, и пива, и котов, и гитар побольше. Знаешь Егора Зимова?
– Это который Игорь?
– Ну да.
– Так он же умер.
– Не, у нас живёт. Ему предложили, он и улетел с нами. Постарел только и песен больше не пишет. Так чего, не хочешь к нам?
– Спасибо, не. Мне с собой бы разобраться, куда уж мне планеты покорять.
Бол рассмеялся и потрепал Броккена по плечу.
– Хороший ты мужик. Может быть, даже супергерой.
– Ага, который ничего не умеет. Слушай, а вы у себя на планете тоже голышом разгуливаете?
– Зачем нам дома голышом разгуливать? Мы что, эксгибиционисты?
– А у нас почему голышом разгуливаете?
– А кого нам стесняться? Вас что ли? У нас и пиписьки разные совсем. – Бол выставил пах вперёд и демонстративно потряс пиписькой, похожей на кусочек разваренной брокколи. – По нашим соображениям, наши пиписьки не должны вызывать у вас никаких чувств, как ваши пиписьки не вызывают у нас никакой эмоциональной реакции. Или я неправ? Броккен, может, наши пиписьки тебя возбуждают?
– Нет, не возбуждают, – поспешно заверил Броккен, который вдруг понял, что больше никогда не возьмёт в рот ни кусочка брокколи.
– Ладно, пора нам возвращаться к технике. Приятно было поболтать. Если что, заглядывай. Мы тут ещё пару дней побудем. Документалки про нашу цивилизацию дам посмотреть. Тебе это должно быть интересно. Все, кто читают стоящие книги, – народ любознательный. А ты читаешь именно такие книги. По глазам вижу. И помни, истина неуловима. Она всегда где-то рядом.
– Ещё вопрос: а чего ты мне всё рассказал-то? Ну, что опыты были ненастоящие.
Бол обернулся и улыбнулся:
– А мы, считай, всё закончили. Последнее вот осталось. И всё, больше сюда не вернёмся.
И все трое скрылись в “Предприятии Белой звезды”.
А Броккен пошёл дальше.
И чего я их боялся? Только из-за какой-то таблички и из-за слухов. Впрочем, это не значит, что если написано “Не влезай – убьёт!”, то можно влезть и не убьёт. И чего Бол мне доверился? Может, в людях получше меня разбирается? Хороший он инопланетянин, душевный.
4. Зов войны
Пройдя лесочком, Броккен выбрел на дьявольски изрытую поляну Геофагию. Геофагию изрыли дьявольские маргиналы. Они настолько изуродовали поляну лопатами, что та выглядела так, будто в миниатюре иллюстрировала участок битвы на Сомме с применением тяжёлой артиллерии. Геофагию как будто разбомбил мелкий, но яростный метеоритный дождик.
Поляна эта пользовалась заслуженной популярностью среди лиц шуршенского маргинального сообщества. Надо сказать, что его представители ревностно хранили свою независимость от навязываемых обществом норм, направленных на всяческое попрание свободы личности, например, от устройства на работу. Соответственно, обществу пользы от них никакой. Закономерно, и маргиналам благ от общества – целый фигвам. Последним обстоятельством маргиналы логично – а логика у всех своя – оправдывали свою независимую от общественных веяний жизнь: чего мне горбатиться на государство (дядю), если государство (дядя) мне взамен ничего, а лишь подачку из грошовой зарплаты? Так вся жизнь пройдёт в нелюбимых трудах за мелочугу. А трудовой стаж нафиг не нужон: до пенсии ещё дожить надо. А образование для дураков, всё равно начальниками становятся только свои… Эх, вот бы дочку президента трахнуть.
Маргиналы Шуршенка были заядлыми гедонистами, можно сказать, жуирами, умудрёнными постоянным безденежьем, и смекалистыми пронырами, падкими до мелочи. Они гнали из земли самогон, который этой же землёй и закусывали. Молочная река с кисельными берегами во плоти. Мечты сбываются! И как только количество самогона в крови маргиналов становилось достаточным, маргиналы начинали танцевать буто. Благодаря такой строгой диете до пенсионного возраста действительно доживали далеко не все шуршенские маргиналы. Но все маргиналы проживали отмеренное им в своё удовольствие… в доступное им удовольствие.
За отсутствием занятия маргиналы в своей потрёпанной и линялой одежонке, как в парадной форме, выходили на улицы и в парки Шуршенка, садились на поребрики и скамейки и грелись на солнышке, посматривая на него с ласковым прищуром на добром морщинистом лице в багровых опухших нашлёпках и синих прожилках от долгой земляной диеты.
Одно время Броккен якшался с маргиналами, так как имел с ними родственное мировоззрение. И даже пристрастился к земляному самогону, но быстренько отстрастился. Щуриться на солнце с добрым морщинистым лицом в багровым печатях алкоголизма в 23 года ему как-то не хотелось. Броккен даже задумал писать про маргиналов книгу, но решил, что книга про непопулярных в обществе маргиналов обречена на провал. Отношения социализированного и нормализированного общества с асоциальными и ненормальными маргиналами были, как у волков с бандерлогами. Вряд ли бы волки настолько интересовались бандерлогами, что стали бы читать о них книги.
Броккен вообще всех понимал, но от всех держался на расстоянии, так как не понимал самого себя. Единственный, с кем сблизился Броккен, был его брат. Броккен любил брата за его энергичный и хваткий характер и очень хотел бы походить на него, но не умел.
С весны по осень фрики добывали геофажную землю, имеющую переходный в зависимости от месяца вкус, но в целом сладко-кислый. Такую землицу с чаем самое то столовыми ложками уписывать. Поляна со съедобной землёй является одной из разновидностей аномалий, которые изредка встречаются во многих мирах. Зимой, правда, этот источник подножного корма станет более труднодоступным. И промёрзшая земля, как говорили опытные многолетние землееды, не такая вкусная, как прогретая солнцем, она с горечью. Зато зимой Геофагия под покровом снега таинственным образом восстанавливала земляные запасы на радость всем маргиналам, пересохшим и отощавшим к весне. Примерно в это же время на некой планете Сандвигус, в стране Рыбного Холода, на окраине города Молотобойцев, на местном кладбище, прямо на входе таинственным образом возникала яма…
Но это зимой. До зимы ещё треть лета и целая осень.
Броккен направился к кустам, где лежала припрятанная им лопата. Как он подозревал, в компании не им припрятанных лопат. И тут Броккена осенило, о чём писать книжку. Идея была до того интересная и в то же время родная и простая, что удивительно, почему он раньше до неё не допёр. Идея родилась из сочетания образа поляны Геофагии и случайного воспоминания о давнем-предавнем эпизоде, мелькнувшем в сознании задним фоном.
Броккену было лет 12. Они с приятелем сидели в библиотеке. Броккен выбирал себе книжку, а приятель книжек не читал и пришёл за компанию. И как-то так получилось, что Броккен огрел приятеля увесистым справочником “Города Франции” толщиной две тысячи страниц. Удар получился отменным: сокрушительным и внушающим страх и уважение. Приятель как будто совершил головокружительный скачок в пространстве и мгновенно побывал во Франции, сразу во всех городах. Броккен встал над поверженным противником, расставил ноги, упёр руки в бока и надменно изрёк: “Многие недооценивают силу книг, бро. Особенно недооценивают силу книг те, кто книг не читает”. Тогда Броккен был юн и надменен. Сейчас он был молод и по-прежнему надменен.