Великолепные Эмберсоны

Таркинтон Бус

– Забавную вещь он сказал сбившему его малому. Просто обозвал одним словом - и больше ничего, - а ведь тот ему обе ноги переломал и бог весть что еще наделал!

– Меня тут не было. Так что он сказал?

– Рвань!

Глава 35

Отношение Юджина к Джорджу не переменилось после разговора с Кинни в клубе у окна, хотя слова старого друга растревожили его. Он волновался не из-за намека на то, что Фанни Минафер может потребоваться помощь, если работа ее племянника с нитроглицерином приведет к беде, его просто очень удивило, как Кинни мягко, но настойчиво "шел" к предложению о том, что Морган может устроить Джорджа на свой завод. Юджину не понравилось, что ему что-то говорят про Джорджи Минафера. Кинни показал Джорджи в другом свете, и этот новый Джорджи выглядел приличным человеком, ведь нельзя отрицать, что этот незнакомый Джорджи поступил благородно, устроившись на опасную работу ради своей тетушки - бедной, старой, глупой Фанни

Минафер! Юджину было наплевать, действительно ли Джорджи рискует жизнью и насколько приличным человеком он стал: ничего из того, что Джорджи сделает в этом или каком-то ином мире, не изменит мнения Юджина Моргана о нем.

Даже если бы Юджин переступил через себя и предложил Джорджи работу на автомобильном заводе, он не сомневался, что этот гордый демон ни за что не согласится принять его предложение, хотя следует отметить, об истинных мотивах отказа Джорджи Юджин даже не догадывался. Джордж никогда бы не пал так низко и не принял бы материальную помощь Юджина без потери уважения к себе, которое он как раз начал обретать заново.

Но если бы Юджин захотел, он бы с легкостью вытащил Джорджа из нитроглицеринового цеха. Юджина всегда интересовали не осуществимые на первый взгляд изобретения, и он давал деньги на различные исследования, например, на поиск замены бензину и резине, и хотя он не забыл о том, что узнал от Кинни, он всё равно не отказался от покупки солидного количества материалов у старого Экерса с условием, что химическая компания оборудует для него экспериментальную лабораторию. Он хотел купить больше, и Экерс лез из кожи вон, лишь бы ему угодить, и если бы Юджин замолвил словечко за Джорджа, тот мог бы получить любое место на химзаводе. Джордж об этом даже не узнал бы, ведь все покупки Юджина совершались без шумихи: они с Экерсом лично вели дела, не распространяясь о них.

Юджин неожиданно подумал об этой возможности помочь и, размышляя, всё больше убеждался, что это легко осуществимо. Вдруг его передернуло от отвращения: как такое вообще могло прийти ему в голову, особенно теперь, в библиотеке, пока он наслаждается последней сигарой перед сном. Нет! Он бросил сигару в пустой камин и отправился в спальню.

Даже если он и позабыл оскорбление, нанесенное ему, он не мог без боли вспоминать Изабель. Но и в постели Юджин не перестал думать об этом: всё верно, что бы там Джордж ни делал, он не в силах поменять уже сложившееся мнение. Его могла поменять только Изабель.

Когда Юджин засыпал, горько думая о Джорджи, Джорджи в больнице думал о Юджине. Он только что "отошел от эфира", почти не ощущая тошноты, и лежал в полудреме, время от времени наблюдая, как вдруг из ниоткуда в его маленькую палату вплывает белый парусник, покачиваясь на волнах. Чуть позже он понял, что видит это, только если пытается открыть глаза и осмотреться, поэтому он поплотнее смежил веки, после чего в голове прояснилось.

Он думал о Юджине Моргане и о Майоре, ему даже показалось, что это один и тот же человек, но он всё-таки сумел разделить образы и даже сообразил, почему путает их. Давным-давно его дедушка был самым выдающимся и удачливым человеком в городе, и люди частенько говорили "богат, как Майор Эмберсон". Сейчас так говорили о Юджине. Джордж часто слышал, как рабочие на химзаводе мечтали: "Были б у меня деньжищи Юджина Моргана!" или "Владел бы заводом Юджин Морган, работа бы тут спорилась". А живущие в их с Фанни многквартирном доме люди болтали об особняке Моргана в столовой, совсем как французы семнадцатого столетия сплетничали о Версале. Джордж, как и его дядя, видел в доме Моргана новый Эмберсон-Хаус. Воспоминания унесли его в детство, в дни, когда Эмберсон-Хаус был дворцом, а он скакал на своем пони по въездной дороге и командовал темнокожими конюшими, те радостно гикали и подчинялись, а дедушка, наблюдающий за ними из окна, смеялся и кричал: "Так их, Джорджи! Пусть эти ленивые негодники попрыгают!" Он вспоминал своих молодых дядюшек, и как весь город принадлежал им - и ему. Какой же это был чистый, милый городок! Воображение рисовало картины великолепия Эмберсонов - и их упадка, и даже их смерти. Беды медленно засасывали их без надежды на спасение, они даже не успели заметить, как это происходит. Большинство из них уже лежало на семейном участке в старой, запущенной части кладбища, а их имя исчезло из нового города, не оставив следа. Но и эти новые великие люди - Морганы, Экерсы, Шериданы - тоже исчезнут. Джордж предвидел это. Уйдут, как ушли Эмберсоны, и хотя некоторым из них повезет больше, чем Майору, и их имя не сотрут из названия больницы или улицы, это будет всего лишь слово, да и оно рано или поздно канет в небытие. Ничего не остается, не держится, не хранится там, где идет рост, - Джордж, пусть и смутно, но верно понимал это. Великий Цезарь мертв и обратился в прах прекратил существование развеян по ветру мертвый Цезарь стал ничем лишь скучным рассказом на странице школьного учебника мальчишки прочитают и сразу забудут его. Эмберсоны умерли, новые люди умрут, и те, что придут за ними, а потом другое поколение, и следующее, и следующее...

Он бормотал себе под нос, и ночной санитар, дежуривший в палате, подошел и склонился над ним:

– Вам чего-то хочется?

– Что проку начинать семейное дело, - доверительно прошептал ему Джордж.
– Даже Джордж Вашингтон только буковки в книге.

Юджин прочитал об аварии в утренней газете. Он был в

поезде, только что отъехавшем в Нью-Йорк, и будь у него меньше свободного времени, он наверняка пропустил бы неприметную статью под заголовком "Сломанные ноги":

Вчера Д.Э.Минафер, сотрудник "Химической компании Экерса", попал под автомобиль на углу Теннесси и Мэн. В результате происшествия он получил перелом обеих ног. По словам патрульного Ф.А.Кэкса, видевшего аварию, Минафер сам виноват в случившемся. За рулем небольшого автомобиля был Герберт Коттлмэн, проживающий на Ноубл-авеню, который утверждает, что двигался со скоростью меньшей, чем четыре мили в час. Пострадавший принадлежит к когда-то известному в городе семейству. Он был отправлен в городскую больницу, врачи которой позже заявили, что, помимо перелома ног, у Минафера многочисленные внутренние повреждения, но надежда на выздоровление есть.

Юджин прочитал заметку дважды и отшвырнул газету на сидение напротив, потом долго смотрел в окно. Его отношение к Минаферу не изменилось ни на йоту даже после того, как он начал чисто по-человечески сострадать боли и повреждениям Джорджи. Он подумал о его высокой, изящной фигуре и задрожал, но горечь никуда не делась. Он никогда не винил Изабель за слабость, стоившую им нескольких лет счастья жить вместе, но он винил ее сына и не мог перестать делать это.

Он с мукой подумал об Изабель - он редко мог "видеть" ее столь отчетливо, как видел сейчас, в окне купе, после прочтения заметки об аварии. Она будто стояла по ту сторону стекла, глядя на него, и ему представилось, что это просто тень женщины, видимая и невидимая одновременно, плывущая по воздуху вслед поезду, над зелеными весенними полями, через леса, только-только начавшие одеваться листвой. Он закрыл глаза и увидел Изабель такой, какой она была раньше. Увидел кареглазую и русоволосую смеющуюся девочку, гордую и нежную, какой увидел ее, когда впервые приехал в городок после окончания колледжа. Он вспомнил, как и десятки тысяч раз до этого, каким взглядом она посмотрела на него, когда брат Джордж познакомил их на пикнике, это был "свет каштановой звезды", именно так написал он позже в посланном ей стихотворении. Он вспомнил, как впервые пришел в Эмберсон-Хаус, какой великолепной дамой выглядела она в этом роскошном доме - великолепной, но веселой и дружелюбной. Он вспомнил, как впервые танцевал с ней, и мелодия старого вальса зазвучала в его ушах и в сердце. Они смеялись и подпевали, кружась под нее:

Ах, любовь на год, неделю, на день,

Жаль, что не навсегда...

Он вдруг увидел, как она танцует, и со стоном прошептал: "Какая грация... ах, какая грация..."

Весь путь до Нью-Йорка ему казалось, что Изабель рядом, и вечером из гостиницы он написал Люси:

Я видел статью про то, что случилось с Джорджем Минафером. Жаль его, хотя газета и утверждает, что он виноват сам. Полагаю, что из-за того, что прочитал в газете, я всю дорогу сюда постоянно думал о его маме. Даже показалось, что никогда до этого я не вспоминал о ней так настойчиво и так ясно, но знаешь, мысли об Изабель не смогли заставить меня хоть чуть-чуть полюбить Джорджа! Конечно, я желаю ему скорейшего выздоровления.

Он отправил письмо, а с утренней почтой получил письмо от Люси, написанное через несколько часов после его отъезда. Она вложила заметку, прочитанную им еще в поезде.

Думаю, что ты этого не видел.

Я встречалась с мисс Фанни, она добилась его перевода в отдельную палату. Ох, бедный "Втаптывающий в прах"! Я постоянно думаю о его маме, и, кажется, я никогда до этого не видела ее столь ясно. Какая она была красивая - и как любила его!

Если бы Люси не написала этого письма, Юджин вряд ли поступил бы так странно, как поступил в тот день. Ведь было довольно естественно, что они с Люси оба подумали об Изабель, после того как прочитали заметку о несчастье, постигшем Джорджа, но то, что письмо Люси заставило Юджина думать, что феномен телепатии не пустые выдумки, стало чистой случайностью. Мысли об Изабель в обоих письмах совпадали почти полностью: как оказалось, они оба признались, что "постоянно" думали о ней и видели ее очень "ясно". Он точно помнил, что написал в своем письме именно так.

Воспоминание об этих обстоятельствах нажало на странную кнопку в мозгу Юджина, ибо у него таковая имелась. Он был искателем приключений, и живи он веке в шестнадцатом, наверняка, бороздил бы неизведанные моря, но так как ему выпало родиться в девятнадцатом веке, когда с географией всё стало более или менее понятно, Юджин избрал стезю исследователя в механике. Но был он не только искателем приключений, но и расчетливым дельцом, что, впрочем, не помешало существованию странной кнопки в его голове, потому что расчетливые дельцы не менее подвержены странностям, чем искатели приключений. Некоторые из них по-настоящему впадают в уныние, если им не светят новые горизонты; некоторые не могут избавиться от необычных предубеждений, например, против геологии; а некоторые верят в сверхъестественное. "Конечно, ничего особенного не произошло, но было в этом что-то таинственное!" - говорят они.