Великолепные руины
Шрифт:
И Шейн подаст все в лучшем виде. Он расскажет не классическую историю похода Доннера, не про то, как люди застряли в лагере в заснеженных горах и поедают друг друга с голодухи. Нет, он расскажет историю плотника Вильяма Эдди, который собрал молодежь, в основном женщин, и вывел их из ущелья, и спас их. И – внимание, третий акт, – восстановив силы, он возвращается в горы за своей женой и детьми! Когда Шейн рассказывал эту историю агенту, Эндрю Данну, по телефону, его самого поразил героизм и стойкость персонажей. «Это будет фильм о триумфе! – кричал он Эндрю. – Фильм о преодолении, фильм с эпическим размахом! Смелость! Упорство! Любовь! Вот что важно!» И в тот же вечер агент назначил
– О как, – говорит Сандра, выслушав его. – И что, ты надеешься это продать?
– Да, – отвечает Шейн. Он действительно верит в успех. Это же главное – верить самому. «Действуй»! Его поколение выросло в святом убеждении, что неприятности мимолетны, что стоит только постараться, потерпеть минут тридцать, ну час, ну может, полтора – и все наладится.
– Ладно, – говорит бывшая жена. Все-таки его энтузиазм пока еще производит на нее впечатление. Сандра диктует, куда ехать. – Удачи тебе, Шейн!
– Спасибо, Сандра.
Как обычно, от ее спокойной доброжелательности ему становится ужасно одиноко.
Ну вот и все. Надо же было так сглупить – дать себе всего один день. Сколько раз Майкл ей говорил: мы не фильмы делаем, а в развлекательной индустрии работаем. День, понятно, еще не кончился, но тот, что назначен на 14.45, ковыряет прыщ на лбу и впаривает сериал. «Там, короче, коп – он по ходу вампир…» Впаривает и ковыряет, ковыряет, ковыряет. Клэр чувствует, как из нее по капле утекает оптимизм. Следующий, похоже, вообще не явится. (Как его там? Шон Веллер, что ли?) Клэр смотрит на часы: 16.10. Глаза покраснели и слезятся. Конец. Все дела она на сегодня переделала. Майклу Клэр ничего говорить про разочарование не станет – зачем? Предупредит за две недели, вещи соберет и отправится собирать сувениры для сайентологов.
А как же Дэрил? Его тоже сегодня надо бросать? Клэр и раньше пыталась с ним разойтись, только у нее ничего не выходило. С Дэрилом ссориться все равно что суп резать – сопротивления никакого. Она ему: нам надо поговорить, а он улыбается так спокойно, расслабленно, и через пять минут они в постели. Похоже, его это даже заводит. Клэр рассуждает про то, как у них ничего не складывается, а он уже рубашку снимает. Она жалуется, что ее достали его стрип-клубы, а он только кивает.
Она: Обещай, что больше туда не пойдешь.
Он: Обещаю, что тебя туда не потащу.
Дэрил не спорит, не врет, не переживает. Чувак просто ест, дышит и трахается. Как можно прекратить отношения, которых, по сути, нет?
Она познакомилась с ним на единственных в ее жизни съемках. На «Ночных охотниках». Клэр всегда очень татуировки возбуждали, а у Дэрила, который выходил (или выползал?) в роли зомби номер четырнадцать, все руки были в татуировках. Клэр обычно встречалась с тонко чувствующими занудами, на их фоне ее собственное занудство как-то бледнело. Ну еще с парочкой коллег, из которых амбиции торчали, как второй пенис. А вот с безработными актерами ей сталкиваться не приходилось. Впрочем, она ведь этого хотела, ради этого бросила докторскую – чтобы с головой окунуться в мир кино. Через тридцать шесть часов красавчик очутился у нее в постели. Выяснилось, что его поперла из дома девушка и ему негде жить. С тех пор прошло три года, роль в «Ночных охотниках» так и осталась лучшей в карьере Дэрила, и роскошное тело зомби номер четырнадцать украшает теперь кровать в спальне Клэр.
Нет, сегодня она его выкидывать не станет. И так день не задался. Сначала сайентологи, теперь эти дедули со своими внуками, зомби-копы
Клэр берет куртку и идет к двери. Задерживается на пороге, оглядывается на комнату. Она мечтала создавать здесь великое кино. Глупая какая-то мечта, это ее Холли Голайтли сбила с толку. На часах 16.17. Клэр запирает за собой дверь, вздыхает и уходит.
Часы в «киа» тоже показывают 16.17. Шейн опаздывает. Ему конец. Твою мать! Он бьет кулаком по рулю. Развернуться-то он развернулся, но опять застрял в пробке, а потом не там съехал с шоссе. Вот и въезд на студию. Охранник пожимает плечами и говорит, что ему в другие ворота. Шейн опаздывает уже на двадцать четыре минуты. Тщательно выбранная одежда вымокла насквозь. Еще через четыре минуты он добирается до нужного въезда, еще через две охранник отдает ему права и выписывает пропуск на парковку. Шейн бросает картонку на лобовое стекло и заводит мотор. Руки дрожат.
До офиса Майкла Дина всего метров семьдесят, но взвинченный Шейн идет не туда. Бежит мимо огромных студий звукозаписи, мимо огромной складской территории, описывает круг и возвращается вдоль цепочки бунгало. Подъезжает трамвайчик, полный веселых туристов. Они гомонят и фотографируют, водитель-экскурсовод бормочет в микрофон, рассказывает им байки. Туристы восхищенно внимают, тут же находят аналогии в собственном прошлом. Им важно установить связь между жизнью обыденной и жизнью волшебной («Точно, помню, я это шоу просто обожала!»). Изможденного Шейна они оглядывают с любопытством. Перебирают карточки в банке данных. Может, это Шин? Или Болдуин? Опознать его никому не удается, но они все равно его фотографируют, так, на всякий случай.
Экскурсовод весело частит в микрофон про то, как известная любовная сцена из известного фильма снималась «во-о-он там». Шейн подходит ближе, и водитель знаком показывает, что надо подождать. Шейн потеет, на глазах выступают слезы, он яростно борется с желанием позвонить родителям. Про «Действуй» он давно забыл. На бейджике экскурсовода имя: «Ангел».
– Простите, пожалуйста! – теребит его Шейн.
Ангел прикрывает микрофон ладонью и говорит с сильным испанским акцентом:
– Чего тебе?
Возраста они примерно одного, и Шейн решает воззвать к поколенческой солидарности.
– Чувак, я трындец как опаздываю! Где тут у вас офис Майкла Дина?
Какой-то турист тут же фотографирует Шейна. Ангел молча тыкает пальцем куда-то за спину и трогается с места. Как только трамвай отъезжает, открывается вывеска «Майкл Дин Продакшнз».
Шейн опаздывает уже на тридцать шесть минут. Твою мать! Он бросается за угол, но дверь загораживает пожилой джентльмен с тросточкой. Сначала Шейн принимает его за Майкла Дина, хотя агент ясно сказал, что Дин будет на совещании. Нет, конечно, это не Дин. Просто какой-то старичок лет семидесяти, в темно-сером костюме и черной фетровой шляпе. Крючок тросточки висит у него на сгибе локтя, а между пальцами зажата визитка. Старик поворачивается на звук шагов и снимает шляпу. У него черные с проседью волосы и ярко-синие, совсем молодые глаза.