Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
Царстве Веллоэнс и восстановят нарушенное равновесие миров, установят порядок
в сонме богов и назначат новые заповеди мира. Царство это славится своими
богатствами и процветанием, а правят там мудрейшие из людей. Вход в царский
оплот открыт лишь избранным. Камень является одновременно компасом, ведущим
в Царство. Говорят, находиться оно за восточными землями. Путь проходит через
Турмагу – владения проклятого Зуритая. Кто знает – все может быть.
***
Полет
восьмого вита…
– Кто творит судьбу – человек или божество?
– На этот вопрос может ответить только тот, кто создал человека и
божество.
– Я управляю собой – значит, я творю свою жизнь.
– А удача?
– Удачу человек видит как оправдание своих действий. Тот, кто верит в свою
умелость – удачлив. Тот, кто считает себя меньше, чем он есть – ищет и
надеется на удачу, не желая трудиться сам.
– Но если есть видимая помощь людей, может быть, существует и
невидимая помощь богов?
– Может, но тогда боги будут помогать тому, кто сам что-то делает.
Невозможно помочь в деле, которого нет. Если герой идет до конца, армия идет
за ним. Если герой желает, чтобы его несли, воины вознесут его… на копья.
Победитель идет по велению сердца, преодолевая невзгоды. Он лучше падет на
поле брани, чем откажется от мечты. Проигравший всегда согласится жить
хуже, чем может, лишь бы жить. Или предпочтет легко и быстро умереть. И
боги помогут ему в этом. К тебе приходит то, чего ты достоин – но у героя
достоинство и желание совпадают. Старуха сильна в мире, но слаба
достойностью. Потому-то она несчастна и отказывается от помощи богов –
чтобы утвердиться в собственной силе.
Голос внутри говорит – «Тот, кто напояет других, будет напоен сам и
Призвавший наградит призванного…»
Авенир Мес’о Дитроу.
Глава 8. Каган
Чыдах
давал покоя. Одышка, ломота в коленях, ноющая поясница настроение не
улучшали. На месте, где раньше располагался плотный щит из мышц, теперь висел
большой уродливый ком жира. Да, он уже не тот тридцатилетний мужчина, который мог без сна и еды трое суток кряду рубить непокорные головы. Девять
городов исправно платят дань, в каждом месте свой преемник – обладатель
золотого ярлыка. Предатели верны – и потому что имеют богатство, и потому что
боятся мести народа. Чыдах затеребил косичку на подбородке – как же ноет зуб, отрубить бы голову кому – да надоело уже и легче не станет. Прошелся по
устланному коврами и шкурами шатру. Шестой день не рад он ни наложницам, ни
веселью, ни питию с едой. В стане тихо – никто не хочет попасть в немилость
кагана. Вмиг насторожился – спиной почуял, что перед входом кто-то ждет:
– Входи, Тулай, не бойся. Я зол, но сегодня голова твоя сохранена.
В шатер вполз худощавый юноша, припал лбом к львиной шкуре:
– О, великий хан, милость твоя превыше Кум-горы. Да живет вечно господин
мой и попирает прах врагов своих. В наш стан пришли незваные, с виду монахи
Бадучены.
– Гости? Как мило, бедные глупцы. Я приму их, так и быть, в третью стражу
солнца. А пока пусть будут в саат-шатре. Окажите им все приличие, но следите и
не выпускайте.
Слуга поклонился и исчез. Чыдах устало вздохнул. Его бы воля, лежал на
шкурах бы целый день – да надо орду держать в узде. Неспешно облачился в
шелковый расписной халат, вышел во двор. В медном умывальнике играла
солнечными лучиками вода, стоял рядом жирник с маслом. Да, расторопный Тулай
все делает для своего хана. Потому еще и носит голову на плечах. Умывшись и
позавтракав, каган призвал мудрецов, до обеда держал совет о дани, предстоящих
походах и набегах. Грабили небольшие деревеньки – и то так, по-доброму. Убьют
пару мужиков, дом сожгут, трех-четырех девиц уведут в полон – мелкое
хулиганство, не боле. Великая орда давно уже стала непоколебимой, могучей и
устрашающей все народы. Не то, что старшие братья – джунгары. Без конца
воевать – это их страсть. А хунны посмекалистей – подкупы, дань, вероломство –
хорошие средства для процветания. После обеда великий хан хотел было поспать, но вспомнил о скитальцах. «Ох, все дела, ну как так можно» – пробрюзжал внутри
себя Чыдах.
– Привести этих бедняг ко мне в опочивальню, буду с ними беседу держать.
Перед ним стояли двое монахов. Первый хоть и короток, но росл, лицом суров, нос как у ястреба, щеки в шрамах. Из под густых бровей глядят черные, как