Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры
Шрифт:
Из дыр поползли многожки, стрекозы, гигантские жирные оводы – с клешнями и жалами. Они сматывались клубками, сливаясь, вырастая в лысошкурых уродливых зверьков. Одна многоножка проползла по ноге Сафида, оставив на толстой шкуре красный след.
Моргот подскочил, метнул в подползшего уродца огненный шар. Того разнесло на тысячи капель – капли упали в землю, и выползли наружу в виде тоненьких полосатых змеек.
Халил сидел прямо, скрестив ноги:
– Твоя злоба их питает. И яд видимо силён.
– Что ты об этом знаешь, старик? – прорычал Моргот, – язык моего «братца» в сотни раз сильнее земных ядов. Нацедил слюны, выродок.
– Не
Моргот поднял глаза. Над ними кружили сотни стрекоз, нетопырей и летучих скорпий.
– Твой брат – прирожденный артист. – Халил выудил тонкую трубку. – Он, вестимо, хочет устроить представление – сначала извести нас страхом, а потом высасывать жизнь по капле. Так?
Демон вспыхнул – наверное, это означало горькую усмешку:
– Да, в духе Голлиоса.
Халил посмотрел на застывшего Сафида, на растущие фигуры уродцев, на множающийся гнус. Лукаво улыбнулся:
– Мы выберемся, но тебе нужно будет сдержать эту погань – защищать меня, себя и камненосца. Согласен, или есть другие мысли?
Огневик сжал кулаки, сдерживая гнев кивнул. Вокруг него, Халила и Сафида закружились вихри лавовой крошки, сбивая подлетавших и наползавших тварей. Халил достал канун и заиграл. Моргот воспламенился:
– На них не подействует музыка!
Мидиец покачиваяся в такт, кивнул:
– Не для них играю.
Твари принялись атаковать. На каменные искрящиеся вихри бросались двуногие уродцы, разбивались в капли, собирались и снова шли в бой. С неба грязным потоком бросились стрекозы с нетопырями. Моргот сжал челюсти, напрягся – вихри закрутились с невероятной скоростью. «Если хоть капля попадет внутрь, её уже не выкинуть». Демону было в новинку защищаться. А еще в глубине появилось смутное ощущение страха – умирать не хотелось. Если черные души людей попадают в Огненный Енном, то куда попадают черные души демонов?
Кулига задрожала, бочаги и топи подёрнулись крупной рябью. Из ближней ямины вынырнуло длинное, похожее на червя, существо с широкой зубастой пастью. Описав дугу в воздухе, оно скрылось в ближайшем омуте, оставив за собой чистую полосу воздуха. Спустя миг из ямин как фейерверки на торжественном воцарении, вспенив поверхностную жижу, ряску, кувшинки, взвились десятки классорсизов – и каждый после себя оставлял чистую полосу. Кулига поползла трещинами, образовался разлом. Из клубов пара выползли две хватких мутноглазых анчутки и толстый, покрытый бородавками, с длинными перепончатыми лапами, анцыбуль. Жители болота клокоча от счастья, кинулись пожирать Голлиосову погань – с таким аппетитом и размахом, что даже видавшему виды Морготу стало тошно.
Халил кивнул и Моргот скинул защиту. Нет, не мара. Перед ними, на пустой, словно расчесанной кулиге стоит распухший анцыбуль с двумя болотницами, изо всех ямин, сколько хватает взгляда, тянутся бледные тела зубастых червезмей – классорсизов, пахнет тиной, перегноем и сыростью.
Анцыбуль, перекатываясь, доковылял до Халила. Мидиец убрал канун, смиренно поклонился:
– Будь добр, властелин трясин и омутов, досточтимый Тамек.
Бочкообразный болотник почесал брюхо, довольно булькнул:
– И ты добр, Халял. Уж сколько оборотов тебя не видел – даже не упомню?
Мидиец развел руки:
– Дела, хозяин. Да и яду от твоих коней у меня предостаточно. Вот, случилось мимо
Анцыбуль хлопнул по животу:
– Знатное угощеньице – остренькое, жуётся славно. Ты надолго, или так, проездом? У меня же вон, вторая доченька подросла. Уже месяц, как молодая жена. Надеюсь, лет через десять еще дочурочка народится. Могу и тебе в жены дать, я щедрый – или ты так и бобылишься?
Халил поклонился:
– На обратной дороге заеду, посидим, покумекаем. Сейчас дело неотложное. За дочурку спасибо, но ты же понимаешь, Тамек – обеты у меня. Да и ты с ними ладишь лучше меня.
Тамек пожевал губу, поворотился к дымящему разлому:
– Ну, бывай, Халял.
Разлом затворился и Халил повернулся к Морготу:
– Я бы приберег силы для следующего раза, огневик. Да и оглянись – ты не сладишь с конями Тамека.
Моргот кивнул. Драться со стариком и неведомым зверем – одно дело. Но когда ты окружен сотней змеев, которым яд Голлиоса нипочём, а глотка шире твоей головы… Демона окутало пламя, и огненным столпом унесло за облака.
Халил повернулся к Сафиду, ощупал бок:
– Всё-таки сломал ребро, сквернодей рыжий.
Глава 30. Эстер
Марх и Авенир ждали. Широкий круглый столб оказался замысловатым механизмом перемещения. Они просто вошли в открывшуюся дверь и оказались в небольшом помещении. Через несколько секунд дверь отворилась, показав просителям приёмный покой.
Стены отражали сияние сфер, поблескивали отполированными камнями. Над троном навис красный шар, его свет поглаживал подлокотники и спинку царского седалища, предавал ему жутковатый вид. Ходили легенды, что плотник-отшельник перехитрил пустынного демона, заточив его в красное дерево, одиноко стоящее на краю оазиса. Демон предрек, что его сила будет заключена в плодах древа и каждый, отведавший их, обретет мощь и хитрость флегрета, отдав за это душу. Мудрый плотник, дабы лишить это проклятие силы, срубил дерево и из его корней, ствола и ветвей сделал трон – и никому не давал даже притронуться к нему. Текли годы, к плотнику-отшельнику приходили со всех краёв купцы, правдами и неправдами старались выторговать трон, а меж тем торговались и меж собой. Возле скита образовался рынок, скит стал домом, несколько домов превратилось в стан, а затем в город Бангхилл. Бангхилл разросся и стал царством, а тот плотник – первым раджой. Доселе трон напоминает правителям о хитрости и долге – защищать владения от врагов и злых сил.
Правитель выглядел мрачно. На сандалиях играют огоньками самоцветы, шелковый черный балахон скрывает фигуру, на лицо натянут капюшон. Не угадать ни рост, ни сложение владыки. Справа от трона бездвижно, будто вырезанный из камня истукан, замер желтокожий советник. Толстый и низкий, с маленьким округлым подбородком, чуть скрытым под умасленной пурпурной бородкой, напоминал ленивую жирную лягушку – желто-зеленое одеяние и необъятный живот делали это сходство слишком явным.
Благополучие раджи охраняло не меньше трех десятков воинов. Облачены в кожаные рубахи с медными заклепками, каждая рука сжимает по мечу, изуродованные шрамами лица застыли уродливыми масками – в красном свечении они походили на существ из преисподней. Авенир вспомнил ужасные слухи о кровожадности раджи и поёжился от страха – неужто еще один Зуритай нарождается?