Веллоэнс. Восхождение
Шрифт:
В сознание врезалась картинка, Авенир дрогнул. Шар вспыхнул, рассыпался
сотнями искр. Ладони горели, до плеч неистово кололо, с трудом мог управляться
руками.
– Пора объявлять сход. Спасибо тебе за посыльных.
Евлампия кивнула. Три месяца отправляла она в селения сов, наспех обучив
тех говору. Мужу в то время пришлось несладко – вместо рубки дров пришлось
скакать по кочкам, расставлять силки, ловить привередливых птиц.
На поляне собралось вече. Бакун тихонько
полотняную рубаху играют тугие мышцы, черная как смоль, борода закрывает
шею. Под дубком сидит рыжебородый Корво. Высок, светел, по виду и не скажешь, что богатырь, но крепок – прутки железные, как солому ломает, пальцами может
камни в песок стереть. А тот, что в носу ковыряет, кособокий с грустными темными
глазами Бидын, может сцерские хоромы выстроить так, что любой мудрец голову
сломает. Только с виду простак.
Юноша набрал побольше воздуха:
– Святичи. Все вы устали терпеть джунгар, что разоряют земли, убивают
людей, угоняют скот и жен. Сцер заперся в своем дворце, не думает о благе
селений. Пришло время встать на защиту Дольснеи, изгнать врагов. Если же и
смерть нам слаще рабской жизни, то чего боятся? Момент хорош. Мы готовимся к
бою – они же забыли о ратном деле! Мы выжили в разрухе, стали выносливы и
живучи – они заплыли жиром и неповоротливы, как свиньи! Мы бьемся за свой дом
– они же лишь падальщики, что жаждут легкой наживы. Пусть узнает джунгарское
рыло кулак честного крестьянина, ощутит силу, что придает нам родная земля!
Собрание заорало. Кто-то бил кулаком в грудь, другие топали и долбили
молодые дубки, так что кора вминалась до самой сердцевины. Авенир внутренне
улыбнулся. Святичи имеют общие корни со Свеберами – как он помнил, жителями
Второй земли, свободолюбивым лесным народом. По преданию раньше многие из
них легко оборачивались медведями, но потеряли эту способность. Дольснейские
мужики силу сохранили. Как и легкую внушаемость громким речам.
– Выступаем через неделю. Запомните, это война – дисциплина нужна пуще
воздуха. Увидите малодушие – секите розгой безжалостно.
Темной ночью никто в каганском стане не ждал нападения. Никто из
захватчиков не увидел, как с плотов в ближайшую чащу высадились ополченцы.
Никто не заметил, как из бревен соорудили осадные башенки и три гигантских
тарана.
Тишь лунной ночи разорвало треском. Гигантские бревна, разогнанные
волшбой Евлампии, Ягоды и Авенира, яростно пробивали хлипкие заборы.
Раздавались дикие крики, рычание, ужасающе выли трубы. Пьяный стражник
выглянув в бойницу, опорожнил кишечник и вмиг отрезвел – среди листвы
деревьев
пучки запаленных прутков. Шатры вспыхивали, в стане началась паника, обезумевшие от страха воины рубили друг друга. Ворота отворялись, очертя голову
люди бежали, спотыкаясь о колючие изгороди, давя друг друга, поскальзываясь на
свежих трупах.
«Шайтаны! Шайтаны!»
В стан бросились толпы перемазанных сажей, с поставленными из волос
рожками и оголенным торсом крестьян. Каждый держал кнут и острогу – после
вымачивания в приготовленном молодым чаровником зелье прутки становились
крепче железа, отбивали любой меч. В сиянии звезд джунгары принимали их за
шайтанов, даже не пытались сопротивляться – как драться с духами? Шаманы
бормотали заклинания, но вместо огненных струй небо освещалось жиденькими
искрами.
Ополченцы уверенно приближались к каганскому шатру. Около входа Авенир
вскинул руку и сияющий столб взвился в небо:
– Стоять. Я пойду первым. Слово защиты обережет меня от шаманских
ловушек.
Отвел левой рукой барсову шкуру. В голове закружилось, перед глазами
потемнело, рот наполнился кровью. Толпа охнула от вспышки, отпрянула. Кто
поближе схватился за глаза, запахло паленой бородой. Молодой волхв удержал
удар, не позволил цепи молний пойти по людям, но зарево было как от пожара, внутренности жгло. Уняв боль, вошел за полог.
Изнутри разливалось мерцание. Глаза, ничего не видящие после вспышки, постепенно привыкли к полумраку. Шатер устлан медвежьими шкурами, лежат
расшитые золотом шелковые подушки, серебряные блюда, драгоценные камни.
Кагана нет. Раздалось мычание, Авенир подошел и ногой (в обугленном, почти
один пепел, сапоге) скинул парчовое покрывало. На него смотрели испуганные
карие глаза. Человек был худ, смугл, волосы от грязи скатались в уродливые космы, по связанному телу чернели кровоподтеки и ссадины. Лицо было знакомым, волхв
как мог, напряг взволнованную память.
– Тулай, мы бьемся на смерть, а ты отдыхаешь? Что за народ пошел ленивый.
Хунн жалобно смотрел на парня. Акудник и впрямь походил на демона. Черен, от истлевшей одежды вьются тоненькие струйки дыма, воняет гарью и запахом
жженой кожи, глаза от магии горят будто раскаленные угли.
– Ты? Монах Бадучены? Ты прошел огнеградь! Но, как? Она не убила тебя!
– И те, кто снаружи, целы-невредимы, лишь погрело чуток. Подумаешь, плеть
огня – слабоватая у твоих шаманов магия. Отходили ваших янычар, как шальных
детей плеткой. Где хан?
Тулай опустил голову. Дышал медленно, сил не было, видно долго лежал.