"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция

Шульман Нелли

– Раньше считалось, что кофе пить, это ков на Иисуса строить. Было бы мне не семьдесят лет, Любушка, я бы и сам кофием баловался. Однако доктора говорят, что для стариков он не полезен.

– Семьдесят лет, - Любовь Григорьевна, сидя в приемной, рассеянно листала «Ниву», - дедушка в те же года умер, - она перекрестилась.

Никифор Григорьевич баловал внучку, возил ее в Нижний Новгород, на ярмарку. Летом они проехали по Волге, на роскошном пароходе, в лучшей каюте. В Мисхоре у Волковых стояла дача. В Крым они отправлялись по железной дороге, первым классом.

– И удар

у папы был, - женщина вздохнула, - это из-за волнений. Пусть он с внуком возится, дела я на себя возьму..., - она отложила журнал и поднялась. В приемной раздался звонок. Крассовский сообщал пациентке, что кабинет свободен.

Все было, как обычно. Любовь Григорьевна привыкла к его мягким, ловким рукам. После осмотра профессор усадил ее на бархатную кушетку. Девушка в форме сестры милосердия принесла кофе.

– Я всегда говорю, - Крассовский попросил разрешения закурить, Любовь Григорьевна кивнула, - что вас надо в учебник занести, сударыня. Все хорошо, - запахло египетским табаком. Профессор откинулся в кресле:

– Она прекрасно сложена, создана, для деторождения. Однако в браках, потомства не появилось. Конечно, непонятно, что за мужья попадались, да и недолго она замужем была. Красавица..., -Любовь Григорьевна выпрямила спину, держа изящную, фарфоровую чашку, покачивая носком остроносой туфли. Шляпу украшал пучок синих перьев страуса. Профессор вспомнил:

– И белье синее. Шелк и брюссельские кружева. Не похожа она на купчиху. Говорит, как образованная женщина, знает языки..., - Любовь Григорьевна свободно владела французским и немецким.

– Впрочем, это не мое дело, - напомнил себе Крассовский. Врач подвинул ей блокнот в бархатной обложке:

– По вашей просьбе, сударыня, я рассчитал ваш цикл, на ближайший год, пользуясь сведениями, что вы мне предоставили. Красным отмечены даты, когда зачатие вряд ли может состояться..., Хотя, -усмехнулся профессор, погладив светлую бороду, - женский организм, вещь довольно непредсказуемая. Зеленым, - ухоженный палец указал на блокнот, - выделены периоды, наиболее благоприятные. Не беспокойтесь, - уверил ее Крассовский, - хоть вам и тридцать лет, но здоровье у вас отменное. Все будет хорошо, сударыня. Я почту за честь наблюдать за вашей беременностью и провести роды, - пациентка протянула тонкую, красивую руку. Крассовский, как всегда, удивился тому, какие сильные у нее пальцы. Колец она не носила, только два золотых, обручальных.

Он, было, хотел спросить, не собирается ли госпожа Волкова замуж, но потом оборвал себя: «Это и вовсе тебя не касается». Он только напомнил пациентке, что для зачатия благоприятно вести размеренный образ жизни, и хорошо питаться.

– Однако, - заметил Крассовский, провожая ее, - какие у вас волнения, сударыня? Вы делами не занимаетесь..., - голубые глаза смешливо блеснули: «Увидимся в следующем месяце, господин профессор».

Она ушла, оставив тонкий запах лаванды. Крассовский сказал себе:

– Денег, она не пожалеет. Вернее, ее будущий муж, кем бы он ни был. То, что Любовь Григорьевна драгоценностей не носит, ничего не значит. Я вижу, что она из богатой семьи..., - он допил кофе и протянул руку к звонку.

На

Остоженке было оживленно. Любовь Григорьевна, на лестнице лечебницы, спрятала блокнот в ридикюль.

– Вести размеренный образ жизни, - вспомнила она слова профессора. Женщина, невольно, улыбнулась: «Знал бы он, что у нас за жизнь. С пистолетом в сумочке я не хожу. Не те времена, чтобы оружие с собой носить, но все равно..., - охранники Любовь Григорьевны ждали ее неподалеку от дверей клиники.

Волковы никогда не выезжали в город одни. У Григория Никифоровича в Москве не было соперников, но осторожность никогда не мешала. Полиция их не трогала. Григорий Никифорович, несколько раз в год, посылал крупные пожертвования единоверческим монастырям и церквям, помогал сиротским домам и больницам. На именины московского полицмейстера, Волков всегда отправлял ему, с доверенными людьми, богатые подарки.

– С властями, - говорил Григорий Никифорович, - надо жить в мире. Мы не мелкие воришки, чтобы рисковать их недовольством. Пусть управляют, все равно, - он обводил рукой подвал, - здесь мы хозяева, испокон веку. Так оно и дальше будет.

Любовь Григорьевна взглянула на золотые купола храма. Маленькой девочкой, рассматривая искусно раскрашенный флюгер, фигурку волка, снятую Никифором Григорьевичем с разрушенного трактира, она спросила: «А почему мы Волковы?»

Дед усмехнулся:

– Со времен смуты повелось. Раньше Волки Москвой правили. Последний из них туда перебрался, -дед махнул на запад, - и нам все дела передал. В честь него, мы Волковыми и назвались, Любушка, -флюгер до сих пор украшал кабинет Любови Григорьевны.

Она кивнула ребятам и пошла к экипажу, за углом Всеволожского переулка. Любовь Григорьевна вспомнив, что надо купить отцу фруктов, завернула в лавку зеленщика. Один из охранников остался рядом. Второй сделал вид, что изучает наклеенные на стену афиши. Театры заканчивали сезон. В любом случае, все ждали смерти императрицы. После этого должен был начаться долгий траур.

На мостовой стояли деревянные, решетчатые ящики с французскими вишнями, абрикосами, персиками и клубникой. Над фруктами вились, жужжали пчелы. Любовь Григорьевна вдохнула томный, сладкий запах. Женщина не удержавшись, надкусила персик из бумажного фунтика.

– Сударыня Волкова..., - услышала она робкий, молодой голос, - вы, наверное, меня не помните. Мы с вами на Рогожском кладбище виделись..., - Николай Воронцов-Вельяминов, по-детски, любил сладости. Он скрывал это от коллег. Дома отец ласково говорил:

– Ешь на здоровье, Николай. Я, в студенческие годы, тоже мимо халвы и пряников не мог пройти, -Федор Петрович улыбался:

– На бельгийский шоколад и французские персики я тогда еще не зарабатывал.

Коля обычно обедал на службе, в Тверской части. Сегодня юноша решил прогуляться по бульварам, до храма. Погода стояла отличная, начало лета оказалось теплым. Ему надоело сидеть в сырости подвала, пытаясь добиться от угрюмых раскольников хотя бы признания, как их зовут на самом деле. Коля напоминал себе, что за любой нечесаной бородой и шипением: «Враг, Антихрист, никонианин!», может скрываться опасный радикал.