"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Милостивый государь, позвольте, я препровожу…, - Коля не успел увидеть, кто сидел в зале.
– Сударыня, - он склонил каштановую голову. Любовь Григорьевна, почти ласково, подумала: «Красивый. Мальчик еще. Я у него первая буду, наверняка. И последняя, - она присела. Коля, робко, предложил:
– Чаю, сударыня? Позвольте, я за вами поухаживаю…, - от нее пахло, понял Коля, цветущим, летним, лугом. Темно-красные губы улыбались, большие, голубые глаза были совсем рядом. Она принесла ему древнюю икону, гордость их молельни.э Женщина говорила, что ее отец старый человек, живущий по заветам
– Сударыня…, - Коля сглотнул, - Любовь Григорьевна, я обещаю…, - пламя свечи заколебалось, угасло, каморка погрузилась во тьму. Коля успел почувствовать прикосновение ее горячих, нежных губ.
– Не след папе прекословить, - с сожалением подумала женщина, выскальзывая в коридор, шурша юбками, - речь идет о наследнике дела, или наследнице. Папа лучше в этом разбирается. Мальчик останется жив, его выведут отсюда, - она захлопнула дверь каморки, где остался Коля, и услышала сухой смешок отца:
– Пойдем, Любушка. В трактире интересный человек сидит, я на него посмотрел. Теперь ты взгляни. Волков пренебрежительно махнул в сторону комнаты: «Этот сопляк, и в подметки ему не годится. Нужный человек к нам зашел, Любушка, - она увидела, что отец улыбается.
Любовь Григорьевна поднялась наверх. В стенах зала тоже сделали тайные отверстия. Иногда надо было слышать, о чем говорят посетители, особенно захаживающие сюда с деловой Ильинки. Волкова долго стояла, не двигаясь, рассматривая большой, медленно пустеющий зал. Было за полночь. Отец, как всегда, оказался прав. Посетитель сидел, закинув ногу на ногу, говоря со своими спутниками. На них женщина не обратила внимания. Она любовалась широкими плечами, гордым очерком красивой головы:
– Он высокий, выше меня. По глазам видно, он не здешний.
Глаза у мужчины были голубые, как летнее небо над Москвой, свободные, спокойные.
– Он ничего не боится, - поняла Любовь Григорьевна, - нашего толка человек. Костюм у него заграничный, сразу понятно. Теперь надо узнать…, - отец тронул ее за плечо:
– Не беспокойся, Любушка. Ребята за ним проследят и все сообщат. Они третий час разговаривают, -усмешливо добавил Григорий Никифорович, - два чайника чая выпили, а водки не просили. Это хорошо, - он распрямился. Дочь прижалась щекой к его щеке: «Спасибо, папа».
– Что ты, - ласково ответил Волков, - что ты, доченька. Мужик-то, - Григорий Никифорович погладил бороду, - не местный. Я это сразу понял. Оно и лучше, - отец подмигнул Любе, - не придется грех на душу брать. Уедет и уедет. Пойдем, - он кивнул вниз, - если мы сюда приехали, заодно с доходами по домам игорным разберемся.
Коля подождал, но Любовь Григорьевна не возвращалась.
– Завтра отправлюсь в Рогожскую слободу, - решил юноша, - впрочем, я на облаву приеду. Найду ее, поговорю…, Она меня поцеловала, сама…, Господи, неужели я ей по душе пришелся…, - половой появился на пороге и со значением покашлял: «Закрываемся, сударь».
Коля не помнил, как он добрался наверх. Он прошел через зал, думая только о сладких, таких сладких губах женщины.
Встреча оказалась удачной. Халтурин, как и все рабочие, оказался не теоретиком, а практиком. Он хорошо разбирался во взрывчатых веществах. Волк похвалил его. Халтурин, усмехнулся, разгрызая крепкими зубами кусок сахара:
– Меня товарищ Техник учил, товарищ Инженер…. Вы с ним в столице познакомитесь. Как втираться в доверие к жандармам, я тоже знаю. Я не зря в Зимнем Дворце работал, - они заказали печеных яиц, пирогов и халвы. Чай был отменный, китайский. Халтурин объяснил:
– Это кяхтинский, вся Сибирь его пьет. Товарищ Волк, - он, озабоченно, взглянул на Макса, - но как исполнить приговор Гольденбергу? Мне, после взрыва, в столице нельзя показываться…
– Гольденбергом займусь я, и очень скоро, - успокоил его Волк, - а пока мы с вами, товарищем Техником и товарищем Кассандрой проследим за перемещениями жандармов. Нам надо знать, -Волк начал загибать пальцы, - с какой охраной ездит тиран, типы экипажей, которые он использует, понять, где они хранятся, кто сидит на козлах, какие маршруты он выбирает…, Работы много, -подытожил Волк и перевел глаза на Техника. Юноша сидел, не двигаясь, губы его побледнели.
– Здесь мой брат, - едва слышно сказал Саша, - товарищ Волк, все пропало, он следил за нами. Трактир, наверняка, оцепили…, - Макс увидел, как подергивается рот юноши. Волк, невольно, вздохнул:
– В кузину Эжени он такой неуравновешенный, что ли? Но пан Крук тоже поддается чувствам, бывает. В отличие от меня.
Волк увидел Николая Федоровича, но, нарочито спокойно, спросил: «Где?»
Саша кивнул на проход между кабинками. Старший брат был в изящном, светлом, летнем костюме. Он шел, мечтательно закинув голову, глядя в закопченный потолок трактира. Каштановые волосы немного растрепались. У Волка в кармане, кроме револьвера, лежал лично отлитый стальной кастет со свинцом.
– Сидите здесь, - велел Волк, легко поднявшись, - закажите пирогов, с капустой, - он подмигнул Технику и Халтурину: «Я сейчас вернусь».
Коля вышел из трактира. Юноша постоял, озираясь, на пустынной площади. Ночь была светлой. Из низины, золотые купола церквей казались плывущими в воздухе.
– Здесь Белый Город был, - вспомнил юноша, - что Федор Конь строил. Как будто град Китеж, - он полюбовался очертаниями храмов вдалеке. На рынке никого не осталось, деревянные торговые ряды закрыли на ночь такими же щитами. У стен домов виднелись груды тряпья. Бездомные спали на улице, пользуясь летним теплом.
– Завтра с ней поговорю, - Коля оглянулся, - черт, надо было…, - он спустился в какую-то подворотню и расстегнул брюки: «Это Хитровка, да меня никто и не видит». Коля опустил руку. Он почувствовал короткий, быстрый удар по затылку и упал лицом вниз, в кучу отбросов.
– До утра его разденут и сбросят в Яузу, - Волк убрал кастет, и отряхнул руки. Он пошел обратно к трактиру Можейко и не заметил, что нищенка, устроившаяся в канаве, подняла замотанную платком до бровей голову. Прозрачные, зеленые глаза проследили за ним. Марта, дождавшись, пока Волк нырнет в двери трактира, направилась к подворотне.