"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Тише, тише, Николай Федорович..., - Коля услышал ласковый, мужской голос и вдохнул больничный запах карболки и хлорной извести. Он ничего не помнил, только темноту в каморке, поцелуй, и резкую боль в затылке.
– Меня по голове ударили, - понял Коля, - на Хитровке..., У меня хронометр был, ключи от подъезда и квартиры..., Значит, меня нашли?
– он напрягся. Перед ним появились прозрачные, зеленые глаза и бледное лицо. Коля ощутил сильные руки, что поднимали его, почувствовал движение пролетки, услышал
– Это видение, - сказал себе Коля, - мне показалось.
Он пошевелился и охнул. Голова все еще болела. Коля поднял руку и ощупал себя. Под пальцами были бинты. Он, с опаской, открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо отца. Федор Петрович, в безукоризненном, льняном костюме, с папкой в руках, сидел у постели.
– Ты в военном госпитале, милый, - отец взял его за руку, - в Лефортове. Это Николай Васильевич Склифосовский, - Воронцов-Вельяминов указал на человека в холщовом халате, - он тебя осматривал, перевязывал...
Сына нашли на рассвете, когда у дома на Остоженке появилась утренняя смена жандармов. Юношу не ограбили. В карманах пиджака остался золотой хронометр, ключи от квартиры, и старинный образ, мученицы Софии с дочерями. Федор, внимательно, осмотрел икону.
Коля потерял сознание. Юношу аккуратно уложили в подъезде, у стены, и даже устроили голову на свернутом пиджаке.
– Не думал я, что такое в Москве возможно, - хмыкнул кто-то из жандармов, - истинно, добрый самаритянин попался. Повезло Николаю Федоровичу.
Федор вызвал на Остоженку Склифосовского. Хирург определил у сына сотрясение мозга. Юноше был необходим покой. Колю, в санитарной карете, перевезли сюда, в военный госпиталь.
– Все будет в порядке, - бодро заметил профессор, вытирая руки.
– Отлежитесь, встанете на ноги. Вы человек молодой, здоровый...,
Он улыбнулся Федору Петровичу:
– Батюшка каждый день навещать вас хочет. Фрукты принес, портвейн..., Хорошее вино не помешает, немного, - он подмигнул Коле и пожал руку Федору Петровичу:
– Не волнуйтесь, господин Воронцов-Вельяминов, оправится Николай. Через неделю его домой заберете.
Оставив сына на попечение Склифосовского, Федор отправился лично руководить облавами в Рогожской слободе и на Хитровом рынке. В центральную пересыльную тюрьму, около Бутырской заставы привезли полтысячи беспаспортных, обоего пола. Федор, хмуро велел:
– Будем чистить город и дальше. К приезду государя императора здесь не должно остаться этой швали.
Змеи, то есть невестки, среди женщин, не было. Федор, глядя на папки со сведениями о регистрации новоприбывших, бессильно понял:
– Ни один пристав не признается, что взял у нее деньги. В городе, с окрестными деревнями, почти миллион человек. Как ее искать? Я даже не знаю, с какими документами сюда явилась эта проклятая мадам Гаспар.
С вокзалов
– Особый полицейский режим мы снимать не будем. Он останется таким до отъезда его величества. Обратим пристальное внимание на неблагополучные кварталы, - он стал загибать пальцы, - Хитровку, Сухаревку, Грачевку..., И на Рогожскую слободу, разумеется.
У Федора было нехорошее предчувствие. Ему казалось, что змея успела сбежать из города.
– Не будет она оставаться, - Воронцов-Вельяминов стоял, засунув руки в карманы, рассматривая карту Москвы, - она меня видела, знает, что я здесь..., Она не будет рисковать.
Федор зло чиркнул спичкой и закурил: «Хотя она не побоялась с ребенком на руках всю Сибирь пересечь. Девчонкой, двадцати лет от роду. И языка она тогда не знала почти, а сейчас..., - он, как обычно, вздохнул: «Работала бы она на меня, у нас бы ни одного радикала не осталось».
Федор предполагал, что невестка, каким-то образом, догадалась, кто устроил взрыв на Ганновер-сквер. Она приехала в Россию мстить. Федор напомнил себе, что ему нельзя выходить из полицейского управления без кольчуги. Он слишком хорошо знал, на что способна невестка.
– Если я нанял радикалов, - угрюмо сказал себе Федор, - то и она может это сделать. Денег у нее достаточно. Зачем она на открытие памятника явилась? С Достоевским поговорить? Ерунда, у нее нет чувств. Она волчица, по трупам пройдет, а своего добьется, - для чего невестка пришла на Тверской бульвар, знал один Достоевский, но его спрашивать было бесполезно. Писатель ничего не помнил.
Ничего не помнил и сын. Коля рассказал отцу, что пошел прогуляться перед сном, к Москве-реке. Он забыл об образе в кармане пиджака. Коля не успел сдать икону, как было положено, своим коллегам по комиссии, из Священного Синода.
– Это из молельни закрытой, - Коля слабо улыбнулся, - из Рогожской слободы.
– Должно быть, кто-то спугнул грабителей, - подумал Федор, - они только ударить успели. Действительно, добрый самаритянин попался, найти бы его..., - он наклонился и поцеловал сына в лоб:
– Видишь, Коленька, спасла тебя великомученица София и дочери ее. Отдыхай и поправляйся, милый.
Он заметил в лазоревых глазах сына какую-то тень и уверил его:
– Я каждый день приезжать буду. Сам знаешь, - Федор повел рукой, - работы много. Но скоро и ты к нам присоединишься, Коленька. Сашу известить невозможно. У них телеграфа нет, да и не стоит его волновать. Профессор обещал, что ты через неделю встанешь на ноги, - Федор спустился в госпитальный парк. У ограды ждала его бронированная карета, и экипаж сопровождения. В нем сидело шестеро вооруженных полицейских. Он присел на скамью, и закурил, вспоминая зеленые глаза дочери: