"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Раскрыв рот человека, палач вырвал ему язык, и затолкал на его место кишки. Синеватые, дымящиеся на морозе, они свешивались вниз, чуть раскачиваемые легким ветром.
Палач размахнулся и сильным движением бросил остатки внутренностей поверх голов толпы. К ним тут же бросились бродячие псы.
— Знаешь ты, кто это, на колу? — спросил царь у Федора.
— Дядя мой, Матвей Федорович Вельяминов, — отчеканил мальчик. Рука, сжимавшая поводья коня, даже не дернулась.
Палач отрубил левую ногу и правую руку человека, и, вырвав ему пальцами глаза, снял с себя фартук.
Марфа услышала суету вкруг возка Маши Старицкой, и, бросив туда взгляд, поняла, что девушка упала в обморок.
— Марфа Федоровна! — шепнула ей государыня. — Может, он жив еще?
— Нет, — сказала Марфа, не открывая глаз от крови, залившей помост. — Не жив он, Марья Федоровна.
«Не жив», — повторила Вельяминова.
Рассвет едва окрасил купола Крестовоздвиженского монастыря в нежный, розоватый цвет, как к городской усадьбе Вельяминовых подъехал обоз. Марфа ждала его, ежась на пронзительном, еще ночном ветерке.
— Ворота откройте, — приказала она холопам. — И кладовую, где гроб стоит.
— Тяжелый, — сказал кто-то из ямщиков, привязывая гроб к саням, прикрывая его меховой полостью.
— Да, — безучастно сказала Марфа, и, поцеловав забитую крышку, вдохнув запах свежего дерева, шепнула: «Легкой тебе дороги».
Обоз уже почти скрылся в снежной, февральской дали, а женщина все стояла, провожая его глазами, беззвучно что-то шепча, положив руки себе на живот, где затих готовый появиться на свет ребенок.
Следующей ночью она родила, — легко и быстро, как и всех своих детей, — темноволосого, синеглазого мальчика.
Эпилог
Москва, май 1583 года
— Матушка, — нежно сказала Федосья, поднимая брата из колыбели, — Петенька грудь просит.
— Оставь, — махнула Марфа девке, что расчесывала ей волосы, — сейчас, покормлю, потом косы мне заплетешь.
— Хорошенький какой, — вздохнула Федосья, глядя на быстро сосущего мальчика. Тот приоткрыл один синий глаз, и опять приник к груди.
— Даст Бог, следующим маем у тебя самой такой будет, — усмехнулась Марфа. «Вы ж в сентябре венчаетесь, как раз я вернусь, и внука увижу. Ну, или внучку».
— Матушка, — Федосья покраснела, — а рожать больно?
— Да уж это тебе не песенки петь, — ехидно отозвалась мать. «Ну, впрочем, миссис Стэнли акушерка хорошая, опытная, девка ты здоровая, так что бояться нечего. Жалко, конечно, что меня рядом не будет, но что уж тут делать».
— А зачем Петеньку в Кремль везти, он ведь маленький еще такой? — спросила Федосья, принимая задремавшего брата.
— Государь велел, чтобы все вы были, — коротко сказала Вельяминова. «Пойди, девку позови, пусть косы мне заплетет. А ты проследи, чтобы младшие были готовы, хорошо?».
— Да, матушка, — Федосья вдруг замялась и покраснела. «Матушка, я боюсь».
— Ну иди сюда, — Марфа ласково обняла ее. «Я же тебе говорила — нечего тебе бояться. Муж твой будущий — хороший человек, взрослый, понимающий. Ты с ним будешь, как за каменной стеной, Федосеюшка. Тем более, он в море ходить не будет, заживете вместе, детки у вас появятся, счастливы будете».
— А если сэру Стивену что-то не понравится? — озабоченно спросила Федосья. «Если недоволен он будет?».
— Будет — так скажет, — ядовито отозвалась мать. «На то и язык, чтобы им разговаривать.
Думаешь, мы с твоим отцом всегда соглашались?».
— Ну да, — недоуменно сказала Федосья. «Вы ж и не спорили ни разу».
Марфа рассмеялась. «Дак это потому, Федосья, что мы разговаривали сначала — и долго, бывало, целыми ночами напролет».
— Только разговаривали? — дочь подняла бровь.
— Иди уже, — усмехнулась мать, подтолкнув ее к двери. «Выезжать скоро. И проверь, Федор должен уж вернуться, обещал не опаздывать сегодня».
— Ну, хоть увидим его, — отозвалась Федосья, — а то он на стройке своей и ночует уже, с холопами в одном сарае каком-то, ровно и не боярский сын.
— А ты сама, что за боярыня? — мать усмехнулась. «Ты, как младенцем была, в шкуре оленьей спала, дорогая, не в золотой колыбели. А что Федор там остается — так он с рассвета до заката работает, милая, несподручно ему с Китай-города на Воздвиженку-то бегать, а коня там негде держать».
— Ну, какие вы у меня красивые! — сказала Марфа, когда дочери спустились в крестовую палату.
Федосья поправила расшитый изумрудами, тканый серебром кокошник, и с гордостью посмотрела на сестер. Лиза была в шелковом, темно-синем сарафане, и парчовом, украшенном сапфирами венце, Марья — в лазоревом, а Прасковья, — в ярко-алом.
— А ты, Федосья, произнесла Лиза восхищенно, — прямо, как царица.
Смуглые щеки девушки чуть зарумянились, и она, опустив голову, пробормотала: «Скажете тоже!»
Марфа ласково обняла старшую дочь: «Царица, царица!».
Девушка огладила ладонями темно-зеленый летник, отделанный кружевами, и робко улыбнулась.
— Не опоздал? — Федор, запыхавшись, влетел в крестовую палату, встряхнув рыжей головой.
— Ну, как раз тебе время осталось ведро воды колодезной на себя вылить, и переодеться, — рассмеялась мать. «Ногти уж ладно, не чисти, время не трать, авось, не будет тебя царь рассматривать так близко. А конь твой уж соскучился по тебе, не виделись давно».