"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Может, показать ей грамотцу? Да зачем, кормит она, еще, не приведи Господь, волноваться зачнет, с молоком что случится. Нет, просто встречусь с ним, как я и отписала, скажу ему, что сговорена я, да и все. Хороший человек, нельзя ж его просто так отталкивать, слова не посылая в ответ».
— Федосья! — Лиза дернула ее за рукав. «Ты чего в небо уставилась — на нем рыбы-то нет, она тут вся». Девчонка развернула бумагу и, приготовив перо, важно кивнула возчикам: «Ну, показывайте».
Кольцо развернул принесенный огольцом ответ боярышни и хмыкнул: «Хорошо, что читать-то я умею, как раз сие сейчас и пригодится. А то невместно было бы кого еще в это дело вмешивать».
Он прочел записку и задумался, потирая темную бороду: «В подмосковной ихней, значит. Ну что ж, оно и удобней, конечно. Тут где с боярышней встречаться? На улицу ее одну не выпускают, даже в церковь, небось, и то с матерью ходит, а забор у них на усадьбе — в три роста человеческих, и вона — как мы заехали, так кобели меделянские с цепей рвались, нас облаивая. И охрана вся с ручницами и саблями. Не хочется-то головы лишаться, боярышни не попробовав. Ну, вот и попробую. А потом уже никуда не денется — надо будет венцом это дело покрыть. Правильно сказал государь — Ермак Тимофеевич не вечный. Будет моим сибирское воеводство, будет. А потом и в бояре можно будет выйти, царь своими милостями не оставит».
Он вытянулся на лавке, закинув руки за голову, и посмотрел на бревенчатый потолок горницы. В углу, у печи, шуршали тараканы. Было тихо, дружина уже спала и Кольцо вдруг усмехнулся: «Ну, ничего, вскорости у меня уже Федосья под боком лежать будет. Сладкая она, сразу видно, да горячая. Девка молодая, прекословить мне не будет, ну а скажет чего — плети отведает, у меня с этим просто».
— Матушка, — Федосья постучалась в дверь Марфиной опочивальни. Мать сидела за столом с пером в руке. Она перевернула бумаги, и, улыбнувшись, сказала: «Заходи, что там у тебя?»
«Может, сказать все же?», — отчаянно подумала Федосья, глядя на улыбающееся лицо матери. «Постарела как, — горько поняла девушка, увидев резкие морщины в уголках красивого рта. «Нет, зачем, и так, как батюшка преставился, у нее хлопот полон рот, почто ее волновать-то еще и этим? Сама все сделаю, не ребенок же я».
— Матушка, — Федосья присела, — как у вас сейчас забот много, со сборами моими и Федиными, и Петенька вон еще грудной, — она кивнула на колыбель, — так, может, я девочек возьму в подмосковную? Лето уже на дворе, и жаркое, вон какое, что ж им тут-то сидеть. А я за ними присмотрю, не волнуйтесь. И на реку с ними буду ходить, и в лес».
— Да я вот тоже о сем думала, — мать погрызла перо. «Да и тебе, наверное, погулять охота, — она усмехнулась, — а не на поварне-то стоять день-деньской».
Федосья покраснела.
— Опять же, — ласково проговорила мать, — как повенчаешься, так уже не погуляешь. Мужа обихаживать надо будет, пасынки твои, и Федор, хоша и в школе, но приедут к вам зимой, как отдохнуть их распустят, а ты, может к тому времени, и понесешь уже.
Девушка помолчала, и, вздохнув, перебирая в руках подол сарафана, ответила: «Да и мне тоже с сестрами-то побыть хочется, теперь год я их не увижу»
— Да, — мать поднялась и глянула в окно. «И вправду, вон какая жара на дворе стоит, ровно и не июнь. Дождей с Красной Горки не было уже. Ну, сбирайтесь, езжайте, месяц там побудьте, а то и более. Ключницу с вами отправлю, а охраны там достанет. Но ты там смотри, за девчонками присматривай, Лизавета, — та домовитая, да спокойная, а двойняшки, сама знаешь, лихие у нас. Ну и занимайся с ними, конечно».
Феодосия улыбнулась, и, вдруг, поднявшись, обняла мать. «Все хорошо будет, матушка, — сказала девушка, целуя нежный, белый лоб, обрамленный черным платом. «Все будет хорошо, не волнуйтесь».
— Оно и верно, — пробормотала Марфа, глядя в спину дочери, — пускай их лето побалуются-то, на то и детство, чтобы веселиться». Она вздохнула и продолжила шифровать.
Девчонки, подпрыгивая, сбежали вниз по косогору к реке, и закричали: «Купаться, купаться!».
У излучины, на берегу белого песка, была устроена свежесрубленная, еще пахнущая смолой купальня. «Вот тут и плескайтесь», — распорядилась Феодосия, раздеваясь. «Течение быстрое, глубоко, не приведи Господь, еще случится что».
Параша первой прыгнула в темную, свежую воду и блаженно улыбнулась, переворачиваясь на спину: «Хорошо-то как!»
— Тут места мало, — капризно заявила Марья, снимая рубашку. «И закрыто со всех сторон, не поплавать вдоволь».
— Зато без рубашки можно, — улыбнулась Федосья, закалывая на голове толстые косы. «Вода, какая теплая», — Лиза осторожно, аккуратно попробовала ее ногой, и тут же, завизжав, полетела с мостков вниз — младшая сестра толкнула ее и плюхнулась следом.
— Совсем голову ты, Марья, потеряла, — обиженно заявила Лиза, вынырнув. «Я себе косы замочила».
Лазоревые глаза девочки засияли смехом, и она, фыркнув, ответила: «На то и купание, чтобы промокнуть».
— А ну не смей! — велела Лиза, но было поздно — Марья и подплывшая к ней Параша стали брызгать на старшую сестру водой.
Они вдруг прервались и Лиза восторженно сказала: «Какая ты, Федосья, красивая!»
Девушка, спускаясь по мосткам в воду, только покраснела: «Скажете тоже!»
— Мне нравится, что ты смуглая, — вздохнула Лиза. «И Прасковья тако же. А мы с Марьей белые, ровно сметана».
— Это тоже красиво, — независимо заметила белокурая девочка, вздернув острый подбородок.
«И волосы у меня красивые — у вас у всех темные, а у меня — будто лен. Матушка рассказывала, такие у бабушки нашей были, Федосьи Никитичны».
— У тебя хоть веснушек нет, — выпятила губу Лиза. «А меня вон — всю обсыпало, — она горестно указала себе на нос.
— Ну и что? — Параша подплыла к ним, и уцепилась за мостки. «У маменьки вон тоже веснушки, а у тебя, Лизавета, они потому, что ты рыжая».