"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Полог возка внезапно затрещал, грубый голос сказал что-то на незнакомом языке, и Федосья, увидев перед собой блеск сабли, ни о чем уже не думая, схватила лежащую рядом ручницу и выстрелила, как учил ее Волк — прямо в смуглое, с раскосыми глазами лицо.
Карача прошелся вокруг лежащего без сознания, связанного, Кольца и зло толкнул его в спину. Атаман застонал.
— Воды принесите, — велел визирь. «Я с атаманом поговорить хочу. И кто там раненый из русских есть — тоже сюда тащите».
— Да нет никого раненых, — усмехнулся кто-то из татар. «С десяток человек бежало, а остальных мы добили все, в суматохе».
Визирь нахмурился, и повернулся к возкам: «Что там еще!»
Федосью — с подбитым глазом, в одной рубашке, — толкнули к его ногам. «Эта сучка в возке пряталась, Башара застрелила, и нас всех исцарапала по дороге», — выругался воин, рассматривая свежий укус на руке.
— Смелая русская, — Карача поднял носком сапога испачканное, залитое слезами лицо. «Она красивая, — добавил он, рассматривая Федосью. «Ты, чья жена? — спросил он громко, подбирая русские слова.
«Господи, — подумал Кольцо, не открывая глаз, — ну пусть молчит. Пусть скажет, что из дружинников кого-то. Что я погибну — сие ладно, но ведь если она проговорится, не пощадят ни ее, ни дитя».
Федосья молчала.
«Молодец девочка», — успел подумать атаман и опять потерял сознание.
— Вы убили его уже, — хмуро сказала Федосья, уткнувшись лицом в землю. «Вон, — она показала рукой, — там он лежит».
— Врешь, — протянул Карача. «Врешь, русская. Как мы сюда ехали, так мои воины с вашими разговаривали. Ваши воины и рассказали, что атаман Кольцо в Сибирь молодую жену привез». Он достал кинжал и наклонился над Кольцом: «Вот сейчас и проверим». Карача усмехнулся, и, положив руку Ивана на землю, одним движением отрубил большой палец.
— Нет! — отчаянно закричала Федосья. «Нет, не надо!»
— А вот и вода не понадобилась, — ласково сказал Карача, глядя в помутневшие от боли, открывшиеся глаза Кольца. «Сейчас Иван нам расскажет, где Ермак».
— Разденьте ее, — кивнул он на Федосью. Воины стали стягивать с пинающейся, отчаянно кричащей девушки рубашку.
«Господи, — подумал Кольцо, — ну только б не заметили. Там и не видно пока ничего. Коли узнают — не пощадят ведь».
— Я прошу вас, — заплакала Федосья. «Не трогайте меня, я дитя ношу». Она встала на колени.
В свете факелов ее глаза казались двумя бездонными, наполненными сиянием колодцами.
— Атаманово дитя значит, — Карача усмехнулся. «Давно я хотел посмотреть, как оно выглядит.
Вот сейчас живот тебе распорю, и отродье его сапогами топтать буду».
Кольцо почувствовал, как на щеку сползает единая, быстрая слеза, и проговорил: «Оставь ее. Я скажу, где Ермак».
— Ах, вот как ты заговорил, — наклонился к нему Карача. «Смелый атаман, — визирь выругался.
«То тебе не детей грудных резать, Иван. Где же он?»
— На запад пошел, — стиснув зубы, сказал Кольцо. «Там сила наша большая идет, из-за гор, Ермак встречать их поехал».
— Ну-ну, — Карача прошелся вокруг него и обернулся к одному из воинов: «Следы проверили?»
— Да, на запад ведут, — ответил тот.
«Молодец Ермак Тимофеевич, — подумал Кольцо, — все сделал так, как мы говорили. Теперь надо их увести отсюда, хоша у атамана и бойцов много, но все равно — незачем ему рисковать».
— Сколько народу сюда идет? — резко спросил Карача.
— Тысячи, — Кольцо устало закрыл глаза. Обрубок пальца все еще болел — резкая, острая, пульсирующая боль.
— Уведите ее, — Карача показал на Федосью. «Свяжите ее, как следует, и в возок киньте».
Девушка вдруг вырвалась, и, оттолкнув Карачу, встала на колени рядом с мужем. «Ваня, — всхлипнула она.
— Не надо, — Кольцо улыбнулся, — слабо. «Дитя сохрани, — шепнул он. «Все, прощай, Федосеюшка».
— Ваня, — она плакала и крупные, горячие слезы падали ему на лицо. Кольцо увидел, как ее, толкая, отводят к возкам и внезапно вспомнил, как ударил жену — ни за что.
— Ну что я за дурак был», — горько подумал он, а потом над ним раздался холодный голос визиря: «Кончаем с ним и уходим, мне надо Кучуму доложить о русском войске».
Она лежала и беспрестанно, не останавливаясь, терла друг о друга запястья, скрученные за спиной грубой веревкой из конского волоса. Федосья почувствовала, как горит нежная кожа, и, закусив губу от боли, подумала: «Если я выпрыгну, сразу заметят. Надо до привала освободиться, там они есть будут, пить, тихо в степь уйду, и не увидят меня. Даже и без лошади можно, Тобол мы пересекли, он за спиной, на закат буду идти, и Ермака Тимофеевича встречу. Наверное.
А если не встречу? Вона, матушка со мной в перевязи через Большой Камень шла, и я тако же — тут он невысокий, не страшно. Доберусь до Волги, а там и до Москвы".
Возок, дернувшись, остановился, полог откинули, и Федосья, едва успев свернуться под тряпками, услышала голос Карачи: «Ну что, русская, я воды тебе принес!». Она почувствовала на лице ледяные капли, и жадно облизала губы.
Карача стоял над ней, снимая халат.
— Нет! — забормотала Федосья. «Нет, не надо!».
— Как это не надо? — удивился визирь, и, нагнувшись, посмотрел ей за спину. «Веревки снять хочешь?» — усмехнулся он. «Так не получится у тебя», — он еще крепче стянул ей руки арканом, и быстро развязал ноги.
— Вот что, русская, — спокойно сказал визирь, ставя ее на колени, — ты, если хоть дернешься, я тебя воинам своим отдам. Их тут более двух сотен, как раз до ханского становища тебя им хватит. А потом в реке утопят. Ну, рот открывай!
— Куда вы меня везете? — спросила Федосья, пытаясь отвернуться, сжав губы. Карача ударил ее сначала по одной щеке, а потом — по второй. Голова загудела от боли.
— Хану Кучуму, — сказал он, раздвигая толстыми, грязными пальцами ее губы. «Он решит, что с тобой делать».