"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— У твоего брата, — Джон проглотил устрицу, — вот такого нынче не получишь. Да и этого, — он указал на служанку, что несла за их стол дымящийся горшок, — тоже. Бери ложку, это пюре из турнепса с беконом, во всех Нижних Землях лучшего не найдешь. И вообще — тут отлично готовят, ты не смотри, что все так просто.
— Я слышал про какой-то овощ из Нового Света, — Матвей облизнулся и отпил пива, — тоже в земле растет, как турнепс. Вкусный, говорят.
— Да, его пока редко где встретишь, — улыбнулся Джон, — но за ним — будущее. Ну что наша дама?
— Мадемуазель Габриэль? — Матвей усмехнулся. «То есть, прости, мадам де Лианкур. Король повенчал ее, для приличия, и сразу же отправил мужа в деревню. Ну что я тебе могу сказать — наш добрый Генрих Наваррский покинет протестантизм, рано, или поздно».
— Уверен? — озабоченно спросил Джон.
— Париж, мой дорогой, стоит мессы, — Матвей вытер хлебом дно горшка. «Тем более эта самая Габриэль — истовая католичка. Ночная кукушка дневную, как говорится, — перекукует.
Дневная, как ты понимаешь, это я».
— Да, — Джон набил трубку.
— Курить стал? — зорко взглянул на него Матвей.
Джон тяжело вздохнул и потер лицо руками. «Сейчас провожу тебя, и повезу Веронику в Венецию. Она хочет умереть дома. Сам понимаешь, если бы не это, я бы с тобой поехал».
— Не глупи, — резко сказал Матвей. «И брата моего тоже трогать не надо — у него дочери еще четырех лет не было. Сам все сделаю. А с Вероникой, — он осторожно взглянул на мужчину, — все так плохо?
— Врачи разводят руками, такие вещи не лечатся, — Джон посмотрел куда-то вдаль. «Она еще и опиум не принимает, от болей, терпит. Маленькому Джону тяжело, конечно, как сам понимаешь».
— Ты останешься? На работе, я имею в виду, — Матвей заказал еще пива.
— Хоть мне и почти семьдесят — Джон едва заметно улыбнулся, — Ее Величество не хочет меня пока отпускать. Мы же с ней, как ты с покойным царем Иваном — я ее ребенком еще знал, и брата ее тоже.
Джон оглядел шумный, грязный зал, и вдруг вспомнил изящную комнату в Хэмптон-Корте.
«Март, да. Сырая была весна, дождливая. Я приехал с докладом, а она стояла у окна. Как это она тогда спросила: «Джон, вы же хорошо знали моего отца. Он ведь не всегда ставил интересы Англии выше собственного счастья?».
А я ответил: «Что позволено мужчинам, то не позволено женщинам, Ваше Величество», и потом посмотрел на подол ее платья, — там были брызги грязи. «Я была на верфях, — сказала она тогда. «Смотрела этот новый корабль, «Изабеллу». Не успела переодеться».
Сколько же ей лет тогда было? Тридцать два, да. А ему — тридцать. Господи, сколько лет прошло, а она все это платье не выбрасывает, оно ведь до сих пор висит в гардеробной.
Бедная девочка».
— Ты что? — услышал он голос Мэтью.
— Задумался, — ответил Джон. «Прости. Так вот — о чем ты просил, — ладно, я согласен. Езжай туда со своей Мэри, с сыном и живите спокойно. Ну, — разведчик улыбнулся, — будешь иногда кое-что делать, так, по-дружески. Сколько лет-то Мэри твоей?
— Двадцать семь, — ответил Мэтью, и Джон подивился тому, как изменилось его холодное, редкой красоты лицо, — оно стало нежным и мягким, — на единое, мимолетное мгновение.
— Ну, она тебе еще пятерых родит, — рассмеялся Джон. «Тебе еще шестидесяти не было, вон, на брата своего посмотри — думаешь, это у него последний ребенок?»
— Не думаю, — поднял бровь Матвей. «И да — я не намерен терять времени, ты прав».
— Главное, — заключил Джон, поднимаясь, — чтобы у тебя все получилось. Ты же с ними не виделся, в тот раз?
— Издали только, — усмехнулся Вельяминов. «Там стрельцы на каждом шагу, в этом Угличе, а я все же там цепями тряс и мычал перед церковью, а не на коне гарцевал с саблей в руках.
Но весточку передал, и от них тоже получил — ты, же сам читал».
— Ну, поехали, — заключил Джон. «А то ты послезавтра отплываешь, а мне еще с твоим братом надо посидеть, поговорить кое о чем».
— Я думал, он в отставке, — удивился Матвей, когда они уже выезжали на дорогу, что вела к Амстердаму.
Джон посмотрел на плоскую, сырую, покрытую сетью каналов равнину вокруг, и заметил:
«Теплая зима в этом году, хорошо тебе на корабле будет».
— Вот же человек, ты какой — в сердцах ответил Вельяминов, — в простоте и слова не скажешь.
— Я, мой дорогой, — сердито ответил Джон, — начал всем этим заниматься, когда покойный король Генрих воевал с покойным же королем Франциском. Это полвека назад было. И до сих пор жив, как видишь, чего и тебе желаю. А почему жив — потому, что молчу».
Матвей фыркнул и пришпорил своего белого, ухоженного коня.
В дверь постучали, и Эстер, открыв, увидев на пороге мнущегося мужчину, спросила: «Давно началось?»
— Да уж с утра, — ответил тот, снимая шапку, — как коров она доила. Ну, там еще масло потом сбить надо было, замотались, в общем. А сейчас уже охает, говорит, больно мол. Я на лодке, быстро доберемся.
Женщина накинула плащ, и, взяв мешочек с инструментами и снадобьями, поднявшись наверх, просунула голову в кабинет.
Мужчины сразу же встали. «Я в деревню, к пациентке, вернусь поздно, — сказала Эстер.
«Если твой брат приедет, на кухне все готово. И Мирьям уложи, ладно? Рада была познакомиться, мистер Виллем, — она улыбнулась и добавила: «Спасибо за кукол, дочка такой красоты и не видела никогда, вон, который час уже с ними играет».
— Я сейчас, — сказал Степан Виллему, и, оказавшись в узком, темном коридоре, вдруг легко приподнял жену и поставил на сундук. «Все равно я тебя выше, — усмехнулся Ворон, и, поцеловав ее, — долго и сладко, — шепнул: «Ну вот, ты вчера была, где надо, а теперь две недели я тебя никуда из кровати не выпущу, соскучился».