"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Шуйский молчал. За окном возка — куда ни глянь, простирались поля, на горизонте виднелась темная полоска леса, в нежном, вечернем небе, метались стрижи.
— А в возке мы отправились, — усмехнулся Борис Федорович, — потому что дело у нас — тайное. Ни мне, ни тебе в Угличе появляться не след. Как закончит все Михаил Никитович, так и увидят нас.
— Михаила Никитовича самого к тому времени в живых не будет, — резко ответил Шуйский.
— Ну, — улыбнулся Годунов, — сие гнев народный, в набат ударят, оное, Василий Иванович, мне неподвластно. Ты ж человек начитанный, как и я, латынь знаешь, помнишь, что сказано — глас народа ровно как глас Божий. Вот так-то, — Годунов зевнул и добавил: «А гонец, коего на Москву к нам пошлют, знает, куда ехать-то, так что ты не волнуйся — ранее нас там никто не окажется».
— Ну вот, — Матвей посмотрел на закат, и прибавил шагу, — до Углича уж недолго осталось, адмирал.
Виллем вдруг приостановился и, обернулся: «Слышишь?».
Матвей наклонил голову: «Всадников с десяток и возок. Давай-ка, адмирал, в канаву нырнем — незачем нам с ними встречаться».
Вельяминов чуть поднял голову и проводил глазами невидный, запыленный возок. «А лошади у них кровные, — пробормотал мужчина. «За одного такого жеребца дорого дадут.
Вот скажи мне, адмирал, — Матвей усмехнулся, — ради чего в бедняцкую повозку таких лошадей впрягать?».
— Затем, чтобы побыстрее добраться, куда надо, и от глаз людских скрыться, — хмуро ответил Виллем, поднимаясь. «Пошли, не нравится мне вся эта суета. Там в город-то спокойно пробраться можно?».
— У меня для этого, — хмыкнул Матвей, — грамотца есть. А все почему — потому, что некоторые попы золото любят боле всего на свете. Вот, — он вытащил из мешочка на шее сложенную бумагу, — с печатью и подписью игумена монастыря Крестовоздвиженского. Я как в тот раз на Москве был, так делом сим озаботился, на всякий случай. Сказано в оной, что мы с тобой, адмирал, два честных инока и собираем Христа ради на ремонт церквей в нашей обители.
— И что, дают что-нибудь? — заинтересовался Виллем.
— А на какие деньги ты водку пьешь? — Матвей поднял цепь и намотал ее на руку.
— Не так уж много и пьем-то, — пробурчал адмирал, выбираясь из канавы. «Но, Матиас — доберемся до Норвегии — тут мы с тобой и загуляем, попомни мое слово».
Марья Федоровна развернула маленькую грамотцу и сказала: «Да вы угощайтесь, боярыня, мед, хоша и прошлого года, но хороший, тако же и пряники — Лиза ваша мастерица их готовить».
Марфа отломила кусочек коврижки и улыбнулась: «Хорошая хозяйка моя дочка-то. Федосья, старшая моя, — женщина чуть погрустнела, — тоже мастерица была, так вот — уж который год про нее ничего не слышно. Сродственница-то ваша, жена Чулкова воеводы, как приехала туда, отписала, что пропала Федосья моя, так вот — с тех пор и жду от нее весточки».
Вельяминова перекрестилась, и Марья Федоровна, положив руку на тонкие, унизанные перстнями, пальцы боярыни, сказала: «Бог даст, Марфа Федоровна, Бог даст».
— Ну, давайте, почитаем-то, — Марфа налила себе квасу. «С тех пор, как я за Большим Камнем была, многое поменялось-то. Вона, и Ермак Тимофеевич преставился, храни Господь его душу».
— Милая моя Марьюшка, — начала государыня, — первым делом отпишу тебе, что народилось у меня пятое дитя, мальчик здоровенький, крестили Яковом, по Якову Ивановичу покойному, упокой Господь душу праведника. Крепостца наша еще шире строится, тако же зачали ставить другие — дальше на восток. Данило Иванович все время там, а как приезжает в Тобольск — ко мне раз-другой зайдет, да и все на этом. Ей он возвел палаты прямо наискосок от дома нашего, там и ночует всегда. У нее уже двое сыновей родилось, а местные инородцы ее прямо в глаза царицей сибирской называют. Боюсь я, Марьюшка, что изведет меня она — хоша в церковь она и ходит, а все равно — глаз у сей Аграфены истинно черный.
— Да, — только и сказала Марфа, когда Марья Федоровна свернула грамотцу, — ну что ж, и такое бывает.
— Отпишу ей, чтобы не унывала, и Господу молилась, — проговорила вдовствующая государыня. «Может, и вернется муж-то к жене венчанной»
— Я вам так скажу, Марья Федоровна, — сухо ответила Марфа, глядя в серо-синие глаза женщины, — хуже нет полюбовницей, быть, так что я сей Аграфене не завидую.
Марья Федоровна закусила алую губу, и, опустив голову, пробормотала: «Он на мне жениться обещает».
— Пятый год уже, — Марфа встала и обняла государыню за тонкие, стройные плечи. «Ах, Марья Федоровна, ну зачем вам сие? Ну да, молоды вы, я тоже молода была, так ведь на себя посмотрите, и на него. И если б вы мне сразу сказали, я бы вам трав тогда еще дала, и не пришлось того бы делать, что сделали». Марфа чуть побаюкала женщину, прижавшись щекой к ее плату.
— Стыдно было, — Марья Федоровна вздохнула. «Сами же понимаете…»
— Да, — тихо ответила Марфа, и выпрямилась — на пороге стояла полная, низкорослая Василиса Волохова, мамка царевича.
— Мыльня-то готова, боярыни, — умильно улыбнулась она. «Вашего Петеньку тоже вести, Марфа Федоровна?».
— Ведите, конечно, — распорядилась Марфа. «Они сегодня на конях ездили, перепачкались все».
Когда дверь закрылась, государыня едва слышно сказала: «А я ведь до сих пор помню, какой он был, Марфа Федоровна. Сколько лет прошло — а я помню, и до самого смертного часа своего — не забуду».
— А тут неплохо, — князь Шуйский оглядел чистую, еще пахнущую смолой горницу. «Я смотрю, Борис Федорович, ты все подготовил».
Изба пряталась в густых лесах, вокруг было удивительно тихо, — только где-то, среди ветвей деревьев ухал филин, да чуть ржали кони.
— Я ее прошлым годом приказал срубить, — Годунов сидел на крыльце со жбаном кваса. «Тут как раз — до Углича пять верст, а ежели не знаешь, где она — так и не найдешь, сам же видел, сюда конный еле проедет, тропинка узкая.
Шуйский устроился рядом и налил себе. «А чего водку не пьем, Борис Федорович? — смешливо спросил князь.
— Вот обделаем все, и выпьем, — хмуро ответил Годунов. «На сговоре твоем, Василий Иванович».
Мужчина, вскинув голову, посмотрел в прохладное небо и вдруг сказал: «Хорошо у нас в России-то, князь. Вот так посидеть, вечерком, квасу попить — на Москве сего не сделаешь, только тут и удается».
— Как ты, Борис Федорович, на престоле сидеть будешь, так еще лучше будет, — Шуйский потянулся. «Скажи мне, а слышал я, что Старицкая-то Мария, вдова Магнуса герцога — жива она, и вроде даже чадо у нее есть — насчет этого ты озаботиться не хочешь, а? Ну так, чтобы никого уж, не осталось, чтобы начать заново, так сказать?».