"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Годунов помрачнел и выругался. «Иван Васильевич так этих двоих упрятал, что даже патриарх Иов не знает, где они. Мы с ним все бумаги переворошили — ни следа не осталось.
Чадо там девка, все легче, однако в коем монастыре этих двоих искать — сие одному Господу сейчас ведомо»
— Да, все же праправнучка Ивана Великого девка сия получается, — Шуйский помедлил и вдруг спросил: «Думаешь, согласится боярыня-то мне дочь отдать?».
— А что ей останется, — рассмеялся Годунов. «На плаху лечь и всех детей за собой туда потащить? А так — ее пострижем, сына — тако же, а девок — пусть пару лет при матери в монастыре побудут, а потом заберу и замуж выдам, за людей нужных. И даже, Василий Иванович, языки никому урезать не буду, я добрый, не то, что государь покойный».
— Так болтать будет Марфа Федоровна-то, — нахмурился Шуйский. «Она баба ума острого, ровно как батюшка ее, да и брат ее покойный тоже далеко не дурак был».
— В одиночной келье много с кем не поболтаешь, — отмахнулся Борис Федорович.
— А что там за девка, ну, та кою ты мне в жены прочишь? — поинтересовался Шуйский.
— Красивая она, тихая, глаз не подымет. И хозяйственная, у них там на сей Лизавете вся поварня держится. Да и вотчины тебе ихние пригодятся, богаче Марфы Федоровны мало кого найдешь-то, — Годунов вгляделся в тропинку. «А, вот и Михаил Никитович, смотри, запыхался, бедный. Хорошее у него кормление вышло, как я посмотрю, на Москве он стройней был».
Стрелец оглядел с ног до головы невидного, грязного мужичка, в заплатанном армяке и презрительно сказал: «А сие, на чепи, что у тебя?».
— Да блаженный он, безъязыкий, — зачастил мужик. «Василием в святом крещении кличут».
Второй нищий — с закатившимися, косящими глазами, что-то промычал.
— А ты зачем его на чепи водишь? — начальник караула подозрительно посмотрел на блаженного.
— Так, ваша милость, — пробурчал мужик, — он тихий, на людей не бросается, но убежать может. А без него подают-то меньше, люди у нас к убогим жалостливые».
Стрелец покачал головой: «У нас и своих нищих хватает, еще, не приведи Господь царевич сие, — он показал на мужика, — высокого, мощного, — увидит, так испугается еще. Бредите далее, честные иноки, страна большая у нас, а в Угличе вам делать нечего».
— Закрывайте ворота, вон — к вечерне уже звонят, — велел начальник караула, и, повернувшись, исчез внутри городских стен.
— Merde! — одними губами сказал Виллем.
— Ничего, — так же тихо отозвался Вельяминов, — придумаем что-нибудь. Пошли, в лесу поспим, ночи сейчас теплые.
Нищие побрели по дороге прочь от города, а стрелец, глядя им вслед, вдруг подумал: «Как же — на людей не бросается! У сего юродивого кулаки — размером с голову мою, он и чепь эту порвет в одно мгновение, ежели ему в голову что взбредет. Нет, правильно, что их не пустили».
Он почесался, — комары к вечеру кусали зло, несмотря на ветерок с Волги, — и, наложив массивный засов на ворота, сказал сам себе: «Еще и дьяка этого ждать, сказал — до полуночи вернется. А так бы и спать бы уже отправился».
— Ну вот, — Годунов потер нос, — значит, решено все. Послезавтра вы там все обделайте, и сразу же пусть гонец к нам едет. Ну, из своих, конечно, Волоховых, али Качаловых возьми».
Битяговский поклонился и вдруг, неуверенно, спросил: «А с государыней-то что будет, с Марьей Федоровной?»
— Пострижем, что, — удивленно отозвался Годунов, намазывая мед на ломоть свежего хлеба, что привез дьяк. «Ее, и Марфу Федоровну, а что с ними делать еще-то? Они царевича от смерти не уберегли, не уследили — за такое по голове не гладят. Я бы эту Марфу и казнил, конечно, но раз ты, Михаил Никитович говоришь, что сие невозможно…
— Да не поверит никто, что она своего сына заместо царевича на престол посадить хотела, — раздраженно отозвался Битяговский. «Весь Углич сего Петеньку знает — он царевича меньше, и глаза у него синие — не подменить мальчиков-то».
— Ну, люди верят тому, чему хотят верить, — чуть усмехнулся Годунов. «Вона, на то здесь и Василий Иванович сидит — чтобы всем потом сказать, что преставился Дмитрий Иоаннович от несчастного случая. Горестно сие, однако же, случается».
— Так насчет Марьи Федоровны, — помялся Битяговский.
— А, значит, выгорело у тебя, — рассмеялся Годунов и повернулся к Шуйскому. «Я, как Михаила Никитовича в Углич отправлял, обещал ему там жизнь нескучную — так и получилось, видишь».
Дьяк покраснел и отвел глаза от Годунова.
— Невместно сие, — резко ответил Шуйский. «Где оно видно, чтобы вдовствующая государыня замуж выходила, да еще и опосля смерти наследника? Нет, в монастырь, в монастырь».
Борис Федорович погладил ухоженную, с чуть заметной проседью, надушенную бороду. «Ты, Михаил Никитович, сначала обделай все, а после — поговорим. Может, и удастся сие».
Битяговский припал губами к алмазному перстню на большой, холеной руке Годунова.
Провожая глазами толстую спину дьяка, что уже почти скрылся в лесу, Борис Федорович грустно сказал: «Ну что ты, князь, он ведь покойник уже — ты не смотри, что он ходит, и говорит. Послезавтра его толпа на части разорвет, и на колья поднимет. Пусть хоть пару дней-то счастливым побудет, жалко, что ли?».
— А Иван Васильевич так бы не сделал, — жестко отозвался Шуйский.
— Посему, князь, я на его место и сажусь, — усмехнулся Годунов. «Добром надо все делать, добром и лаской».
Шуйский посмотрел в золотисто-карие, веселые глаза главы Регентского Совета, и ничего не ответил.
Ему снилась Марья. Как всегда — это была кампо Сан-Марко, и вода лагуны была зимней, серо-синей, как ее глаза. Она стояла, положив голову Матвею на плечо, взяв его за руку. Под платьем — серого шелка, — уже чуть заметно выдавался живот. Митька кормил голубей, а потом, смеясь, подбежал к ним. Матвей, обняв его, присев, спросил: «Ну что, красиво тут?».
Митька кивнул и, прошептал ему на ухо: «Я и не думал, что может быть так красиво».