"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Да, — задумчиво сказал кто-то, — коли сия задница рядом, так и хлеба не надо, мужики.
— Да там и грудь хороша, — присвистнул кто-то. «Была б у меня жена такая — пусть хоша день-деньской ничего бы не делала, все равно ночью свое бы отработала».
— Днем тоже можно, — рассудительно заметили из-за соседнего стола и мужчины расхохотались.
Федор вытер хлебом дно горшка и оглянулся, ища что-то на столе.
— А более и нет ничего, — грустно сказала Лиза, что сидела напротив. «Возьми, — девушка подвинула ему свою горбушку, — я не голодная все равно.
— А ну ешь, — приказал муж и разлил по кружкам остатки водки.
— А мне зачем? — закраснелась Лиза. «Я и не пробовала никогда».
— Пей, пей, — ласково сказал юноша. «А то вон — пока бегала, продрогла вся, вечера-то свежие еще».
Лиза выпила, — залпом, закашлялась и сказала, избегая его взгляда: «Ночи тоже».
— Ну, — Федя сел рядом с ней, — сего, Лизавета, ты не бойся, потому как я с тобой, и теперь так всегда будет.
Девушка встряхнула короткими, вьющимися волосами, и вдруг сказала, смотря на свечу, что оплывала на столе: «Матушка мне говорила кое-что, только я не уверена, что у меня получится».
Федор рассмеялся и привлек ее к себе. «А что у тебя должно получиться, Лизавета, а?». Он поцеловал нежную, белую шею, и шепнул в маленькое ухо: «Ты мне расскажи, а то я не знаю».
— Как не знаешь? — Лиза ахнула, повернулась, и Федор с наслаждением сказал, любуясь ей:
«Вот те крест, Лизавета, не знаю. Придется тебе меня учить».
У нее открылся рот, и муж ворчливо рассмеялся: «А ну иди сюда».
В соседней горнице было совсем, сумеречно. Широкая лавка чуть заскрипела под его тяжестью, и Федор сказал, гладя Лизу по голове: «Ну, посмотрим, получится у тебя, али нет».
Он вдруг сцепил, зубы и коротко попросил: «Еще!»
— Будет, — Лиза подняла голову и в синих глазах заметались искорки смеха. «А ты, Федя, что — так и собираешься отдыхать?».
— Я устал, — томно сказал муж, и тут же, — не успела она опомниться, — развернул девушку удобнее. «Вот так, — проговорил он, чувствуя, какая она вся под его губами, — жаркая и покорная, — вот так, Лизавета!».
— Ты такой большой, Федя, — вдруг, изумленно, проговорила жена.
— Ну, — он на мгновение оторвался от ее тела, — пора бы, и привыкнуть, Лиза, сколько лет меня знаешь-то.
— Я не про это, — она рассмеялась и вернулась к своему занятию.
— К сему тоже привыкнешь, иного мне Господь Бог не дал, — ответил ласково муж и, погладив ее по белому, нежному бедру, сказал: «А ну, иди-ка сюда!».
Оказавшись на столе, Лиза спросила: «А почему так?»
— Потому, — под его руками была ее грудь, — небольшая, мягкая, не видная из-под его ладоней.
— Потому, — повторил муж, медленно, очень медленно лаская ее, — что стол крепче, не сломается.
Лиза раскинула руки и вцепилась ногтями в гладкое, оструганное дерево. «Да, — сказала она, мотая головой, закусив губы, — да, Федя! Господи, хорошо-то как!».
— Ты скажи, если больно, — он наклонился, целуя ее, прижимая спиной к столу. «Не молчи».
— Нет, хорошо, очень хорошо, — Лиза тяжело, прерывисто дышала. «Еще хочу!»
Он услышал нежный, короткий стон, а потом все было — горячо, как в огне, и просто — так просто, что он еще успел подумать: «Господи, как будто под меня ты ее сотворил». Она вдруг приподнялась, обняв его, оказавшись почти на краю стола, и сказала: «Еще!».
— Слезай, — велел муж, и, уложив ее на лавку, добавил: «Ну, все, Лизавета, теперь уж сие — на всю ночь».
— И хорошо, — она была такая маленькая, что Федор, накрыв ее своим телом, рассмеялся:
«Сейчас так, а потом я тебя наверх усажу, тебе понравится».
— С тобой мне все нравится, — еще успела прошептать Лиза.
Он спал, обнимая жену, укрыв ее всю своими руками, и снилась ему — она. Она стояла там, на Чертольской улице, белая, вся белая и было у нее наверху — семь шатров, на которых развевались флаги.
— Какой я дурак, — сонно пробормотал Федор. «Я же рисовал ее там, на стене, в Мон-Сен-Мартене, у адмирала. Какой я дурак!»
— Что? — Лиза зевнула и приоткрыла один синий глаз.
Он оделся, зажег свечу и нашел в кипе бумаги у стены чистый лист. «Вот так, — сказал Федор, потянувшись за угольком, — я на тебя смотреть буду, Лизавета. Вот она, я ее искал так долго, а вот она где — у тебя в глазах».
Он быстро чертил, и видел во взгляде жены ее — высокую, стройную, уходящую вверх, в бесконечное московское небо.
За окном уже чуть посветлело, когда Федя, свернув чертеж, ласково сказал: «Я до Бережков и обратно, быстро обернусь, а ты спи. Спи, счастье мое».
— Как ты придешь, я уж соберусь, — Лиза поцеловала его, — долго, и перекрестила.
Федор и не помнил, как он оказался в избе на склоне Москвы-реки. «Федор Савельевич, — шепнул он спящему на нарах зодчему, — Федор Савельевич, я все понял, вот она!
— Ты ж повенчался вчера, тезка, — усмехнулся Конь, поднимаясь. «Что, с ложа брачного — прямо ко мне?»
Федя невольно покраснел.
— Ну, показывай, — Федор Савельевич плеснул в лицо ледяной водой и вышел в сени. «И рассказывай тако же, я тебя знаю — у тебя и в голове, должно быть, что-нибудь еще есть».
— Да, — наконец, протянул зодчий, рассматривая чертеж. «Одарил же тебя господь, тезка — сверх меры. Возведем мы башню твою, а ты, — Федор Савельевич помедлил, и положил руку на плечо юноше, — ты знай, — я горжусь, что у меня такой ученик был. Езжай, строй, украшай землю, а как настанет время — так и сюда вернешься, и творением своим любоваться будешь».
— Спасибо, — Федя вздохнул. «Жалко расставаться-то, Федор Савельевич».
— Ну, может, свидимся еще. Давай, забирай Лизавету, да и уходите, — зодчий чуть подтолкнул его.