Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Волк поцеловал его в лоб и сказал: «Вот и правильно, что ложишься, у тебя урок фехтования в семь утра, не проспи».
— И как ты все помнишь? — вдруг хмыкнул Стивен.
Волк расстегнул камзол и ворчливо сказал: «Вы же все мои дети, хорош бы я был отец, если бы не помнил. Я там письма принес, от Дэниела и Марты тоже есть, завтра почитаем».
Стивен посмотрел на свою тетрадь и грустно сказал: «А в Квебеке школы не будет, да?»
— Еще чего не хватало, — отец зевнул. «И школа будет, и университет, не горюй. Ты все еще хочешь к индейцам отправиться?»
— Конечно, — горячо сказал
— В семнадцать лет, — велел Волк. «И не торгуйся со мной, а то, — он похлопал Стивена по плечу, — я тебя знаю. Ну, доброй ночи, — он еще раз поцеловал мальчика и сын, глядя куда-то в сторону, сказал: «Если ты с Москвы не вернешься, я обо всех позабочусь, ты не волнуйся.
И о Мэри и о детях».
— Не было такого, чтобы я не возвращался, — усмехнулся Волк, и, подняв подсвечник, — пошел к себе.
В умывальной было жарко, и он, прислонившись к двери, посмотрев на прозрачную воду в медной ванне, подумал: «Сейчас прямо там и засну».
— А ну раздевайся, — раздался строгий голос. Мэри вошла, держа в руках стопку шелковых полотенец, и он, наклонившись, поцеловав ее в губы, спросил: «Как?».
Жена посмотрела на небольшой, аккуратный живот под просторным платьем голубого шелка и рассмеялась: «Затих, значит, скоро уже».
— Я еще не забыл, — он улыбнулся, и, почувствовав ее нежные пальцы на воротнике рубашки, нагнув голову, прижавшись щекой к ее руке, спросил: «А матушка что?»
— Говорит, что мальчик будет, — хмыкнула Мэри и подтолкнула его к ванне: «Быстро в воду, я тебе сейчас эссенции туда налью, и плечи разотру, а то ведь три дня над бумагами горбился, наверняка. И голову тоже вымою».
Он сидел, вдыхая аромат кедра и трав, чувствуя ее маленькие, сильные руки у себя на плечах, а потом, вдруг, усмехнувшись, сказал: «Если бы я осенью знал, что там дитя, в жизни бы тебя на кабанов охотиться не отпустил».
— Я поэтому тебе и не сказала, — Мэри потянулась за миндальным мылом и велела: «Глаза закрой». «В Акадии их нет, кабанов, — смешливо добавила она, — хотелось в последний раз поохотиться, хотя я потом поняла, что еще этой осенью успею, мы же только в ноябре отплываем».
— Я тебя люблю, — он нашел ее пальцы и, поцеловал их — один, за одним. «Хосе и Мирьям тут все лето проведут, так, что будут тебе помогать с ребенком. Ты прости, что я уезжаю…, - он не закончил, и Мэри, поднимаясь, сказала:
— Даже и не думай об этом, я ведь тоже — она приостановилась на пороге, — знаю, что такое долг. Погоди, не вставай, — она остановила его, — я, сейчас чистой воды принесу, вытру тебя — и в постель. А завтра ты мне все расскажешь, — что там во дворце».
Волк принял от нее бокал с вином и улыбнулся: «Все, ложись рядом со мной, и больше никуда не бегай. А есть я не хочу, — мы у Большого Луи и пообедали, и поужинали. Он привет передает, и Джон — тоже.
— А как новый мальчик? — Мэри развязала полы шелкового халата, и, сбросив его на ковер, усевшись на край кровати, обнаженная, потянулась за серебряным гребнем.
— Дай-ка мне, — он выпил и одобрительно сказал: «То белое, от маркиза. Очень, очень хорошее. Умеют эти старики ухаживать,
— Он не ухаживал, — Мэри расплела косы и белокурые, отросшие волосы хлынули на нежную спину.
— Десять ящиков лучшего бордо, — пробормотал Волк, расчесывая ей косы. «Не знаю, не знаю, как по мне — так ухаживал. Впрочем, — он рассмеялся, — я, не в обиде, вино действительно — отменное, вот что значит — человек прошлого века. А мальчик, — он помолчал, — хорошо, месье Антуан его зовут. Он сейчас за лето оботрется тут, под крылом у Большого Луи, а я вернусь и представлю его кому надо».
Мэри подняла руку и полюбовалась большим, изящно ограненным алмазом в кольце.
«Теперь я понимаю, — вдруг сказала она, — почему ты мне его только у алтаря показал. Я таких камней и не видела раньше».
— Никто не видел, — сказал Волк, глядя на небесную лазурь камня. «Он такой один на земле.
Как и ты, конечно. Его из Индии привезли, из Голконды. Иди сюда, — он отложил гребень и потянул жену к себе.
Мэри наклонилась над ним, и он, отведя в сторону мягкие волосы, устроив ее на себе, шепнул: «Твоя матушка сказала — завтра с утра с детьми побудет. Так что, — он почувствовал ее руку, и, застонав, попросил: «Еще!».
Она скользнула вниз, и, подняв голову, спросила: «Так что?».
— Я тебя люблю, вот что, — он глубоко вздохнул, и, закинув руки за голову, улыбаясь — закрыл глаза.
Принц Конде опустился в большое, обитое бархатом кресло, и, недоверчиво обведя глазами комнату, сказал: «Будет больно».
— Обещаю, что нет, ваша светлость, — Элияху вытер руки салфеткой, и, обернувшись, попросил: «Ваша светлость, там сзади подголовник, давайте я вам помогу.
Он устроил пациента удобнее, и, прикрыв камзол шелковой салфеткой, улыбнувшись, потянулся к серебряному подносу, на котором были разложены инструменты.
— Вот, — юноша поднял маленькое зеркальце, — сейчас вы откроете рот, ваша светлость, и я просто посмотрю — что у вас там. Где болит?
— Слева и снизу, — пробормотал Конде и подумал: «Интересно, а где у него клещи? Так, крючки всякие разложены. Ну, крючков можно не бояться». Он глубоко вздохнул и открыл рот.
— Господи, — Элияху внимательно осматривал зубы, — ну как их научить следить за собой? А его светлость мясом пообедал, сразу видно. А, вот и то, что мне нужно. Ну, не страшно, все могло быть и хуже.
Он убрал зеркальце и сказал: «Все очень хорошо, ваша светлость. Сейчас я там немного почищу, залатаю дырку, и зуб вас больше не обеспокоит. Вы даже и не почувствуете — что я там делаю».
— А чем будете латать? — поинтересовался Конде, принимая стакан. «Прополощите и сплюньте, — Элияху подставил ему фаянсовую миску. «Латать, ваша светлость, — он стал ловко сворачивать кусочки шелка, — я буду особым составом, очень прочным — ртуть, серебро, медь.
Он вдруг вспомнил веселый голос женщины: «Все очень просто, — сказала Констанца, стоявшая с засученными рукавами над рабочим столом. «Ртуть растворяет другие металлы, так что смотри, — она подозвала Элияху, — получается паста, которая потом медленно твердеет, на воздухе. И она крепкая, долго продержится, — Констанца подняла отшлифованное стеклышко и показала ему чуть поблескивающий комочек.