Вельяминовы. Век открытий. Книга 1
Шрифт:
– Неужели нельзя было обойтись без сотрясения мозга? Рана в плече мне не помешает, она легкая. Однако придется подержать его здесь дня три, пока он оправится.
Майор вздохнул:
– Иначе, видимо, его никак было не остановить. Однако вам его не отдадут, Исии-сан, – предупредил коллега, – разведывательный отдел имеет большие планы… – Исии, презрительно, выпятил губу:
– Видно, что он из твердолобых фанатиков. Разведка может наизнанку вывернуться, он ничего не скажет… – Исии знал, что после допросов даже самый крепкий материал больше ни на что не годится.
Он пошел напрямую к полковнику, начальнику
Исии долго убеждал разведчика, что у него, в скором времени, появится много пленных офицеров. Полковник, недовольно, заметил:
– Как говорят русские, вашими устами да мед бы пить, Исии-сан… Ладно… – он просмотрел документы пленного летчика, – кроме фото, мы у него ничего не нашли… – повертев снимок хорошенькой девушки, он прочел, по складам: «Степану Семеновичу Воронову, на добрую память, от Лизы Князевой». У них остались показания взятого в плен бывшего командира двадцать второго истребительного полка, но им не удалось выбить из русского имен летчиков. Они только знали, что у советских авиаторов есть опытные люди, воевавшие на Хасане, и в Испании. Полковник вспомнил протоколы допросов перебежчика Люшкова:
– Он тоже ничего не знал. То есть знал, но командиров, а перед нами простой летчик, мальчишка. Он, на старом самолете, вел аэрофотосъемку. Попробуем с ним поговорить… – он велел отнести фото в палату. Полковник не хотел настраивать русского против себя.
Исии, внимательно, разглядывал лицо пленного:
– Давид-сан будет доволен. Отменное здоровье, крепкий, молодой мужчина. Симптомы сотрясения пройдут, я его увезу в Аршан. Ничего он разведке не скажет… – на следующей неделе Блоха собирался передать русским подарки. Врач посчитал в уме:
– Дней через пять в Тамцаг-Булаке произойдет вспышка чумы. Наконец-то, мы поймем, как штамм ведет себя в полевых условиях. А на бревне… – русский открыл глаза, – мы испытаем новую модификацию… – профессор Кардозо усилил вирулентность палочки. Чуму сейчас лечили сульфаниламидами. Исии следил за работами Чейна и Флори, в Англии:
– Флеминг бросил заниматься пенициллином. Посмотрим, получится ли у них что-нибудь. Но штамм Кардозо сильнее лекарств. Смерть наступает в течение двух дней, больной чрезвычайно заразен… – дверь палаты открылась, пленный приподнялся с койки. Встать, он, конечно, не мог.
Скосив глаза, Степан увидел фотокарточку. Младший воентехник, в комбинезоне, улыбалась. Летчики никогда не брали на задания документы, или партийные билеты, но майор Воронов не расставался со снимком. Воентехнику, разумеется, Степан ничего не говорил. Садясь в кабину, он знал, что карточка лежит в нагрудном кармане гимнастерки. Самолет разгонялся, взлетал, он оборачивался. Обычно она стояла у края поля, глядя ему вслед. Понимая, что девушка его не увидит, Воронов махал ей рукой.
Он смотрел на знакомое лицо, на черные косы. Степан услышал щелчок замка. Исии, закурив, подтащил стул к окошку:
– Посмотрим, удастся ли полковнику разговор. Он даже переводчика взял, для надежности… – все армейские переводчики служили в бригаде Асано. Они происходили из семей русских эмигрантов. Аккуратный,
– Русский фашист, из партии… – он сморщил лоб, – Родзаевского. Ими весь Харбин кишит. Интересно, что у них получится… – позвонив на сестринский пост, полковник велел принести чаю.
Степан подумал, что если бы не горчичный китель императорской японской армии, не лейтенантские нашивки, с одной звездой, на воротнике, юношу можно было бы принять за советского студента, или молодого специалиста. У молодого человека было приятное, открытое лицо, немного напоминающее товарища Чиркова, артиста, из любимого фильма Степана, трилогии о Максиме. Майор Воронов понял, что еще никогда не видел белоэмигранта.
– Только в фильмах… – он смотрел в голубые, безмятежные глаза лейтенанта. На политических занятиях, командирам и бойцам говорили о недобитой, белогвардейской сволочи, устраивающей, на деньги западных капиталистов, диверсии в Советском Союзе. Степан знал, что отца убили во время сражений с Врангелем, на Перекопе. Сомнений никаких не было, и быть не могло. Каждый белоэмигрант лелеял мечту об уничтожении Советского Союза. Степан, отчего-то, подумал:
– Раньше на политзанятиях утверждали, что наш главный враг, гитлеровская Германия. Я помню, нам фильм показывали, «Профессор Мамлок», о враче, еврее. Очень хороший… – летом политруки прекратили говорить о Германии, как о противнике СССР:
– Потому, что мы воюем против Японии, – объяснял себе Степан, – здесь, на востоке, Япония более важна… – у неизвестного юноши был отличный, без акцента, русский язык. Степан вслушался:
– Я и не знал, что можно говорить, как он. Словно… – майор Воронов задумался, – словно Толстой, или Чехов… – с юношей пришел высокий для японца, смуглый полковник, с надменным лицом. Он закинул ногу на ногу, качая носком начищенного сапога. В зарешеченном окошке опускалось солнце. И-153 Степана сел на монгольскую территорию вчера, примерно в шесть часов вечера. Он посмотрел на часы, на приборной доске, прежде чем на горизонте появился японский истребитель.
– Я здесь ночь провел, и утро… – полковник вертел офицерский стек. Японские офицеры носили мечи. Его пехотные приятели рассказывали, что некоторые пленные японцы распарывали себе живот. Полковник пришел без меча:
– Конечно, он в безопасности, – усмехнулся Степан, – на своей территории.
Допрос проходил на русском языке. Переводчик внимательно выслушивал все, что говорило начальство. Юноша, иногда, шептал японцу что-то на ухо.
Допросом это назвать было сложно. Степан молчал, закрыв глаза. Когда офицеры вошли в палату, он решил:
– Ничего, разумеется, я им не скажу. Они знают, как меня зовут, они видели снимок. Больше ничего не случится… – полковник, терпеливо, расспрашивал Степана, в каком авиационном подразделении он служит, какой у него военный стаж, и сколько самолетов находится в Тамцаг-Булаке.
Японец смотрел на упрямое, избитое лицо, с рассеченной бровью:
– Блоха постарался. Правильно, что мы сформировали бригаду из русских эмигрантов. Они горло готовы большевикам перегрызть… – утром у полковника состоялось закрытое совещание, с его светлостью, императорским посланцем.