Венценосный раб
Шрифт:
И подумать только, что незадолго до этого афронта государыня непременно хотела Маньку в свою труппу первой танцовщицей пригласить!
– Да, господа, – закончил Марков, – вот это – месть! Это я понимаю! Раздавить, стереть в порошок одним ударом тех, кто осмелился нарушить всякую честь и нагло глумиться над доверчивостью. При этом остаться героем, ни на минуту не быть в смешном положении… Да, это – месть!
В этот момент его вызвали.
Через минуту он снова вернулся к гостям.
– Представление готово, господа! – со злобной радостью объявил он. – Мне только что доложили, что незнакомец уже проник к Гюс. Интересно будет заглянуть ему под маску! Вообще нашей комедии никто
– Посошок мы выпьем, – ответил фон Раух, атташе австрийского посольства и большой приятель Маркова, – но я не понимаю одного: как вы предполагаете, Марков, осуществить остроумный план своего дядюшки? Насколько я знаю, собак у нас нет; кроме того теперь ночь, улицы пустынны, да и стокгольмская полиция организована несравненно лучше, чем ваша петербургская!
– Друг мой, – ответил Марков, – разве необходимо рабски следовать чужому примеру? Я беру только идею, но применяю ее сообразно с обстоятельствами. Как бы ни была организована здешняя полиция, но она не имеет права помешать мне, так как дом, в котором живет Гюс, снят для нужд русского посольства, а следовательно – экстерриториален. Я там – и царь, и бог! Собак у меня нет, но, раздев обманщицу и ее дружка, я прикажу нагайками выгнать их на улицу. А если улица и пустынна, то ведь это «изгнание супружеской четы после грехопадения из рая» произойдет на глазах у вас, то есть при «сливках» стокгольмского общества.
– Господа! – перебил его молодой граф Пипер, – существует еще одна сторона вопроса, которая никому пока не пришла в голову! Говорят, что Аделаида Гюс дивно сложена! Теперь нам предстоит воочию убедиться в этом!
Если у кого-нибудь из присутствующих и были сомнения, принимать ли им участие в задуманной Марковым эскападе, то теперь всякие сомнения окончательно рассеялись: предприятие приобретало пикантный характер! Выпив на дорожку по стопке старого боярского меда, от которого в головах еще больше зашумело, вся компания – их было десять человек – двинулась в путь.
На улице к ним примкнуло еще четверо дюжих молодцов. Это были специально нанятые Марковым парни. Ведь гости должны были оставаться лишь зрителями! Станет дворянин пачкать руки о такое дело!..
Когда они подошли к дому, где жила Гюс, там оказалось уже все подготовлено. Без труда вошли они в подъезд и осторожно стали пробираться вверх по лестнице, стараясь не производить ни малейшего шума, чтобы не спугнуть добычи. Так добрались они до дверей в спальню и здесь остановились прислушиваясь. Из спальни слышался разговор, затем донесся звук поцелуя… По знаку Маркова наемники сразу навалились на двустворчатую дверь, и она широко распахнулась, пропуская ворвавшуюся банду.
Послышались отчаянный женский крик, шум опрокинутого кресла. В ужасе отскочила в сторону Адель, а в тени у стены виднелась чья-то высокая мужская фигура, положившая руку на эфес шпаги.
Наступила тревожная, жуткая тишина. Марков, сопровождаемый четырьмя наемниками, подошел к Адели. Скрестив руки на груди, смотрел он на нее негодующим взором. Приглашенные свидетели с интересом ждали, как разыграется задуманная комедия.
Наконец Марков начал:
– Так вот чем вы больны, сударыня? Вот как вы обманываете мое доверие? Воистину ваша наглость превосходит всякие границы! Неужели в вас нет хоть искры порядочности, чтобы избрать для своих измен другое место, чтобы не делать этого здесь, где все принадлежит мне? В моем же доме вы смеетесь надо мной! Но я предупреждал вас; я говорил вам, что со мной шутки плохи! Настал час расплаты! Вы уйдете отсюда, но не так, как вы думаете! Все, что на вас, оплачено мною и принадлежит мне! Голая, без малейших покровов выйдете вы отсюда! Вот эти молодцы
– Боже мой! Ва… ваше…
– Тише! – крикнул король, – без титулованья!
При звуке этого голоса все приглашенные на «веселую комедию» гости шарахнулись в сторону и начали было протискиваться к двери.
Но их остановил повелительный окрик Густава: «Ни с места, господа! Прошу всех остаться здесь!» – а затем он подошел к четырем парням и повелительно спросил:
– Вы знаете меня?
Старший из них помялся с ноги на ногу и робко ответил:
– Где же нам знать всех важных бар?.. Мы – люди маленькие…
Король пытливо посмотрел ему в глаза: парень явно лгал, это было видно сразу. Тогда Густав достал из кармана несколько золотых монет, кинул их парню и сказал:
– Ну, смотрите же, чтобы вы и впредь не знали этого! Выпейте на эти деньги, и пусть грог отшибет у вас память! Да смотрите: если память невзначай вернется к вам, тогда о вас самих забудут люди, да и вы забудете, что существуют на свете вольный воздух и свобода, а теперь вон отсюда! – Он оглядел смущенные лица присутствующих и сказал: – Пипер! Встаньте в дверях и смотрите в коридор, чтобы никому не пришла в голову мысль подслушать нас! Ну-с, а теперь, – повернулся он к Маркову, – теперь потрудитесь ответить мне, сударь, что значит это ваше появление здесь в сопровождении палачей и благородных свидетелей?
– Ваше величество, – ответил Марков, и в тоне его голоса сквозь внешнюю почтительность ярко прорывалась тщетно сдерживаемая злоба. – Я пришел к себе домой, и мне странно слышать вопрос, почему именно я пришел и почему привел к себе тех или иных людей! В этом я никому не обязан отчетом! Конечно, знай я, что встречу здесь ваше величество…
– Значит, вы не ждали встретить меня здесь? Хорошо! Но все-таки, хотя вы и у себя, я требую ответа: что значит, чем вызвана эта выходка? Что побудило вас инсценировать такой скандал в деле, в котором порядочные люди обыкновенно избегают излишних свидетелей? Вообще я хочу знать, что все это значит?
Голос Густава звучал слишком повелительно, да и Марков имел слишком строгую инструкцию во что бы то ни стало добиваться союза с Швецией, чтобы можно было дальше упрямо отговариваться лишь своим правом хозяина. Проклятое положение! Если бы знать!.. А теперь вся служба может пойти прахом…
– Ваше величество, – сказал Марков, – я не раз получал стороной сообщения, что любимая мною женщина обманывает меня. Я пробовал действовать увещаниями, грозил, умолял, взывал к ее совести – все было напрасно! Госпожа Гюс продолжала обманывать меня. Никто не может требовать от уважающего себя мужчины, чтобы он терпел измену и отказывался от мести. Мне донесли, что сегодня в десять часов у госпожи Гюс свиданье. Вы спрашиваете, государь, почему я привел «палачей и благородных свидетелей»? Я хотел, во-первых, отомстить за измену позором, а, во-вторых, дать всем этим господам доказательства, что такой женщине, как госпожа Гюс, верить нельзя. Ничего неблагородного в такой мести нет и быть не может: я накладывал распутнице заслуженное клеймо и этим давал предостережение другим. Но, конечно, знай я, что встречу здесь вас, государь, я отказался бы от своей законной мести, так как бывают соперники, с которыми счеты невозможны.