Венчание со страхом
Шрифт:
Но до чего Сашка изменчив! Сам ведь взял этого ханыгу, сам кому-то говорил: «похоже, он», сам его раскручивал, а стоило только тронуть его больное сыскное самолюбие — и он уже ни в чем не уверен. Будто бы.
Ей вдруг вспомнился один странный парадокс, услышанный ею от одного опытного и маститого сыщика, с которым она делала интервью к Дню милиции. «Чем больше я получаю доказательств виновности подозреваемого в убийстве, — сказал он ей, — тем больше я сомневаюсь в их истинности и начинаю верить в его непричастность. Стечение обстоятельств — коварная штука. Однажды
«Ладно, и мы не будем торопиться, — размышляла Катя. — Тоже подуем на воду. Вину Синеухова все равно пока ничего не подтверждает, кроме его голословного признания. А не надо забывать его диагноз — психопатия. Надо дождаться результатов биологической экспертизы. Может, она кое-что разъяснит».
Тут в кабинет заглянул оператор телегруппы Лева Львов.
— Привет, привет. — Он плюхнулся на стул и протянул Кате баночку ледяной пепси. — Ну и жарища на улице! Я с ДТП на Каширке. На солнце градусов тридцать, как в Сахаре. А ты, Екатерина, все пишешь, все пером скрипишь. Все скрипи-ишь и скрипи-ишь — как кузнечик.
— Как сверчок. Они зимой скрипят за печкой. — Катя положила статью в папку. — Лев, мне тут одна вещь от тебя потребна.
— Что за вещь? — Лева облокотился о стол. — Когда женщина начинает меня о чем-то просить, я… делаю всегда, как она хочет. Так что за вещь, что тебе потрэбна!
— Ты с группой захвата в притон в Знаменске выезжал, — Катя безмятежно улыбалась. — Героинщиков снимал. Про ломку что-то говорил, про кайф словившего, помнится. Так вот. Дай-ка мне, Лева, эту кассетку на выходные. Мне впечатления от живой картинки нужны для репортажа.
— И это все? — Лева разочарованно приподнял свои роскошные самурайские брови. — Все, что тебе от меня потребно на эти выходные? Подумай хорошенько. Не торопись.
— Все, Левочка.
— Хорошенько подумай.
— Кассету, Лева, я жду.
— Па-ажалуйста. — Львов подошел к тумбе с видеоаппаратурой, порылся в ящике и достал нужную видеокассету. — Твои запросы, ласточка, на редкость скромны.
— Я всегда славилась скромностью. — Катя спрятала кассету в сумку. — Это одно из моих многочисленных достоинств. А ты не знал?
Домой она отправилась не сразу. Решила сначала заскочить в «Птицу» на Пушкинской: опустевший холодильник требовал пополнения запасов. А после «Птицы», несмотря на вечернюю духоту, Катя просто не могла уже не зайти в «Наташу» и перемерила там целый сонм изящных дорогущих босоножек испанской кожи.
Было уже семь вечера, когда она наконец рассталась с обувным отделом, нырнула в поток прохожих на Тверской и на ступеньках подземного перехода внезапно столкнулась с… Павловым.
— Катя, вы? Вот здорово! — Он стоял прямо перед ней: такой свежий, чисто выбритый, подтянутый, в белоснежной сорочке с галстуком и идеально отглаженных брюках.
Катя помнила его вчера совсем иным: в футболке, джинсовых шортах, с завязанным у пояса узорным свитером. Ночная попойка должна была как-то на нем отразиться — отечностью или небритой щетиной… Но нет — даже следа «споласкиваний дачи» на лице Павлова не замечалось. На Катю смотрел клерк, этакий эталон белого воротничка — эталон от щегольской, сбрызнутой туалетной водой стрижки до кончиков модных начищенных ботинок.
— Вы куда идете? — спросил этот «белый воротничок» бодро и радостно.
— Я вообще-то домой иду, а вы… — Катя замялась.
Павлов галантно забрал у нее пакет с полуфабрикатами.
— Вы думали, что мы до сих пор гудим? Угадал? Нет, увы, увы. Ночь миновала, чаши опустели. Но хорошо посидели. Ой, хорошо! Молодость вспомнили, розовую юность. Я под утро от Сережи ушел. Мой «партизан» — ранняя пташка. В семь уже на ногах. Мы с ним во дворе бегаем, а потом на лоджии водой обливаемся.
— Как это на лоджии?
— Ванночку ставлю и поливаю его из кувшина. Свежий воздух, прохладная водичка. Спартанца ращу. Теперь на даче вот будем купаться ходить. А вы очень домой торопитесь? — Павлов улыбнулся. — Может, зайдем перекусить? — и он кивнул на громоздившийся за их спинами «Макдональдс». — Я ужасно рад, что вы вот так неожиданно об меня споткнулись.
— Я не споткнулась, — Катя тоже улыбнулась. Глупо, как ей показалось, но от этой глупости отчего-то стало весело. — Вообще-то я не особенно тороплюсь.
— Тогда идемте. Я с девушкой лет сто в кафе не сидел, честное слово. Доставьте мне такое удовольствие.
В «Маке» Павлов усадил Катю за белый пластмассовый столик на втором ярусе, а сам спустился к стойке и через минуту вернулся с подносом, ломившимся от бумажных сверточков и стаканчиков.
В его отсутствие Катя переводила дух — в зале «Мака» вовсю работали кондиционеры.
— А вы, Виктор, вроде бы в отпуске, — сказала она, когда он сгрузил на столик чизбургеры, жареную картошку, коктейли и сладости.
— Вроде бы. Но еще не почувствовал даже. А вот сегодня в офис срочно вызвали. Нет, надо из Москвы немедленно убираться. А то замучают.
— Вы в турагентстве работаете? Он кивнул.
— «Восток» наша контора называется, а это дело тонкое.
— А маршруты путешествий у вас куда? На Ближний Восток? На Дальний?
Он вздохнул.
— Да сейчас уже и ни на Ближний, и ни на Дальний, и даже ни на Средний. У нас какая-то свистопляска началась. Реорганизации, слияния, размежевания. Сложности финансовые. Программы свертываются, и чувствую, что, — он положил перед Катей огромный бургер с чем-то аппетитным, — придется мне после отпуска искать новую работу. Лавочка, кажется, к тому времени наша полностью накроется.
— Вы сначала сказали — офис, а теперь — лавочка…
— Лавочка, Катя, лавочка. Увы. И ей я отдал пять лет своей жизни. Чтоб она провалилась!
— Наверное, трудно вам приходится — и мальчика воспитывать, и работать. Но он у вас — прелесть.
— Хороший пацан. Он меня как никто понимает, — Павлов улыбнулся. — Мы с ним дружно живем. Соседка наша, старушка, считай, нянька его. Я ей плачу, ну, она охотно помогает мне с ним управляться и по дому тоже — убраться там, постирать.
— Чен Э — сын ваших друзей, да?