Венчание со страхом
Шрифт:
Потом, когда все осталось далеко позади, Катя отчетливо определяла только одно: все началось с того неожиданного телефонного звонка в ленивый жаркий полдень, когда она только-только вернулась к себе в кабинет из главковского буфета.
— Катя, здравствуйте, это я, Света Кораблина. Вы… Не могли бы мы с тобой встретиться прямо сейчас? Я в Москве, звоню из метро. Ты скажи, куда подъехать. Мне очень нужно тебя видеть!
— Тебе «Александровский сад» удобен? — предложила удивленная Катя.
— Сейчас схему посмотрю. Да, да!
— Там
Она летела вниз по Большой Никитской. По дороге вспомнила: через «Манеж» хода нет, разрыто, кинулась вдоль университетской ограды к переходу. Кораблина уже ждала ее на условленном месте. Они быстро прошли по аллее, сели на скамейку под старой березой, помнившей еще, наверное, стрелецкий бунт и трупы казненных на красной стене: «Что зубец — то стрелец».
— Ну прямо не знаю, что теперь делать, — Кораблина нервно дергала ремешок белой сумочки. — К кому идти мне теперь?
— Ко мне ты уже пришла. — Катя придвинулась ближе, вся горя от нетерпения и любопытства. — Ну?
— Он… он все время лгал мне, понимаешь? — Кораблина скорбно качала головой, увенчанной пышной копной аккуратно подколотых волос. — Все время, оказывается, лгал, а я-то… Давал деньги, говорил — вот, мол, заработал на стройбазе, а сам…
— Слушай, так дело не пойдет. Ты давай по порядку, с самого начала. Короче, вот это самое, что тебя так поразило, произошло когда? Вчера?
— Да, вчера вечером.
— Вы… ты была…
— С ним, да, с Ромкой. Он… — Кораблина закрыла глаза и выпалила нервной скороговоркой: — К нему приехал этот, на мотоцикле, ну их главный. Этот Акела с лицом нациста.
Катя прикусила язык: вот так-так. Ей предводитель байкеров показался двойником Микки Рурка, Ира Гречко спрашивала про волка, а эта вот — «нацист».
— Мы с Ромкой были у меня. А он приехал, и с ним еще двое на мотоциклах. Ромка к ним вышел, а я все через окно слышала. И они…
…Когда стих треск моторов, Акела слез с мотоцикла и медленно поднялся на крыльцо.
— Ну, здравствуй, приятель, — сказал он. — Что же ты прячешься от меня, а? Я разве не просил тебя приехать?
— Я не прячусь, просто был занят. — Жуков плотно прикрыл дверь школьного флигеля и прислонился к ней спиной. — Ну что тебе?
— А мы давно с тобой не виделись. С тех самых пор, что привез ту кралечку длинноногую. Она не сказала тебе, что я ей кое-что обещал? Нет?
— Нет.
— Ах нет. А мне вот приходится слово держать. А тебе, приятель, не кажется, что ты должен тоже кое-что пообещать. И прямо сейчас.
— Я? Кому это?
— Ну, конечно, не мне, — предводитель байкеров осклабился. — Мне ты пообещал уже однажды, но от словечка своего, как я понимаю…
— А еще кому? — быстро перебил его Жуков.
— Ну хотя бы девчонке своей, той, у которой ребенка зарезали. Ты ведь не знаешь, кто
— Что ты от меня хочешь?
— Поговорить. Только и всего.
— Ну? О чем? Что я должен обещать?
— Во-первых, не лгать, — тихо попросил Акела и вдруг с силой ударил Ромку под дых…
— Это было ужасно! Так вдруг и так страшно ударить, — рассказывала Кораблина. — Ромка согнулся крючком, я бросилась от окна к двери, но, этот главный заметил меня и припер дверь рукой. Я стучала, но ничего не могла поделать. И снова вернулась к окну…
— Ты… ты чего? — Жуков кое-как распрямился, жадно глотал воздух. — Ты сбесился, что ли, вконец?!
— Сбесился не я, а Крюгер.. Крюгер, у которого ты, зараза такая…
— Да ты что? Я — с ним?! Нет! Я полгода как… — Жуков не закончил фразы — сильный толчок в грудь едва не сбросил его с крыльца.
— Я тебе говорил, чего я не переношу? Говорил — нет? Я тебе дал заработать на мотоцикл, дал — нет? Я тебе что потом сказал, а? Не помнишь? А ты что ответил? Все, мол, куплю железо и больше ни одной ходки, а сам… — Акела сгреб его за куртку, рывком притянул ; к себе и начал бить головой об стену.
— Нацист, нацист, — плакала Кораблина. — Как он с ним… А эти — его свита, сидели, смотрели и только фарами в такт ударов мигали. Стая… А он его так безбожно бил. У Ромки все лицо было в крови!
— Да я вот полгода уж как ничего у него не брал! Ты белены объелся, что ли? — визжал Жуков, пытаясь защищаться, но тщетно — руки его были зажаты словно в тисках. — Я ни «косячка» у него больше не брал! Ты чего? Ты же сам говорил: наш закон… Я что, закона не знаю?!
— Я тебе говорил, когда ты к нам пришел: закон — мое слово? Говорил? То, что ты сам нажрешься или нанюхаешься этой дури, — мне все равно: лопай, подыхай, но не у меня на глазах, понял? Не в моей стае! Я ненави— жу это! И никогда… не позволю тебе… Мое слово вот так… Ты сказал: «Вот соберу только на мотор и завяжу». Ты говорил это мне? Ты обещал?
— Но я же все… как ты сказал… с тех самых пор, — скулил Жуков, размазывая по лицу слезы, кровь, пыль, ползая по крыльцу и все стараясь увернуться от ног, обутых в сапоги-чоперы [5] , этих точно железных ног Акелы, нещадно пинающих его в грудь, в живот, под ребра, — я сделал, как ты велел! Я с ним не имел больше дел! Никогда! Никаких! Полгода уж как…
— Лжешь! — новый удар угодил ему в грудь. — Его видели у твоего дома. В тот день, утром видели…
— И тогда, — рассказывала Кораблина, — я… я ничего, я просто слушала, даже к двери не побежала, хотя могла уже ее открыть, в ноги что-то вступило. А Ромка, он завизжал как резаный, я никогда не слыхала такого визга, словно и не парень это голосил…
5
Чоперы — молодежная рокерская обувь.