Вендетта
Шрифт:
— Пора? — поднявшись, спросил Скай дрогнувшим голосом.
— Скоро. О да! Скоро.
Странное чувство охватило молодого человека. Хотя бабушка пристально смотрела прямо на него, одновременно складывалось впечатление, будто она глядит сквозь.
— Но сначала мы приляжем.
Удивлению его не было предела.
— Спать? Но я не могу спать. Я хочу… — Скай сжал и снова разжал кулаки.
Паскалин подошла к внуку и взяла его руки в свои.
— Можешь. Должен. И заснешь… А я тебе помогу.
Она резко отпустила Ская, и тот покачнулся, в то время как бабушка прошла мимо к камину. Над огнем стояла на ножках металлическая решетка. Чуть раньше Паскалин поставила на нее глиняный кувшин. Теперь, опустив рукава платья, чтобы не обжечься, она подхватила его, перенесла на стол и сняла крышку. В нос ударил запах чего-то одновременно сладкого и тухлого. Скай закашлялся и отвернулся.
— Вы же не хотите, чтобы я выпил это?
— Так зелье убьет тебя, — тихо произнесла Паскалин. — А так — нет.
Она обмакнула в жидкость два пальца и поднесла к носу Ская. Тот осторожно принюхался и, снова ощутив смрад, начал отворачиваться, и вдруг… Бабушка сунула пальцы ему в ноздри, а затем, пока Скай приходил в себя, коснулась ими уголков глаз.
— Черт возьми! — воскликнул он, отшатнулся и упал на стул.
Нос и глаза жутко чесались, и Скай попытался стереть маслянистую жидкость, но та лишь еще глубже въелась в кожу.
— Надо же было предупредить! Зачем вы это сделали?
Паскалин улыбнулась.
— Чтобы помочь тебе отправиться на охоту.
Скай увидел, как она ставит кувшин обратно на огонь.
— А вы?
— Мне это не требуется. Ты тоже сможешь обходиться когда-нибудь. Но на первый раз…
Он потер пальцы и проговорил:
— Жирное какое.
— Говорят, в прежние времена основу для этого, скажем, лекарства готовили из застывшего жира ребенка, умершего некрещеным.
Скай вздрогнул и отшатнулся от старухи.
— Но это же ужасно!
Она рассмеялась.
— Не беспокойся, внучек. В наши дни с тем же успехом используется гусиный жир.
Его передернуло.
— Здесь тоже какие-то травы намешаны? Как в вине?
— Не травы, другое растение, — тихо ответила она. — И не как в вине.
Показалось Скаю или в самом деле улыбка бабушки стала менее дружелюбной? А нос и глаза теперь уже не просто чесались. Они горели. Он принялся тереть их, но сделал только хуже. В желудке булькало и крутило; ощущение было такое, что сейчас его вырвет. Какого черта он здесь делает? И где, черт возьми, он вообще находится? В богом забытой хибаре наедине со старухой, только что сунувшей ему в нос, по-видимому, какой-то наркотик.
Скай и Паскалин пристально смотрели друг на друга.
«Что, если она мне вовсе не бабушка? — промелькнула мысль. — Может, удастся бежать?»
Он попытался пошевелиться, но ноги отказывались подчиняться.
Паскалин поднялась медленно, будто позволяя каждому суставу встать на свое место. Однако непохоже, чтобы неспешность была следствием возраста. Для Ская все вокруг замедлилось; он едва мог уловить движение, как если в фильме не хватает кадров. Бабушка стояла прямо перед ним. Вот она подошла к ларю. Выдвинула ящик. Теперь стоит возле него с ножом.
Скай напряг все силы, чтобы встать со стула.
— Что… — попытался он произнести.
Но губы, как и ноги, не слушались его.
Паскалин обернулась к внуку. Голос, когда она заговорила, казалось, шел откуда-то издалека, отражаясь многократным эхом.
— Подойди сюда. Помоги мне.
— Как? — еле выговорил Скай.
— Спи.
— Спать?
Лысая старая карга стояла перед ним, сжимая в руке огромный нож, и просила его заснуть. И самое неприятно заключалось в том, что он действительно хотел спать! Никогда еще Скай не чувствовал такой усталости. Слова из монолога Гамлета сами всплыли в памяти:
— «Какие сны в том смертном сне приснятся?» [19]
Он изучал пьесу в прошлом семестре. И тут же пес по имени Амлет, лежавший до того у тлеющего огня, встал и уставился на Ская глазами дикого кабана, такими же большими, как у его хозяйки.
— Подойди ко мне, — повторила Паскалин громко.
Подходить не хотелось. Но ноги не слушались. Они подчинялись бабушке, а не Скаю и сейчас заставляли его нетвердой походкой приближаться к старухе с ножом. Один шаг, другой — и вот он стоит возле Паскалин по стойке «смирно», не в силах помешать ей свершить задуманное.
19
Перевод Б. Пастернака.
Она подняла нож.
— Нет! — попытался крикнуть Скай, но не смог.
Затем медленно-медленно она повернула кинжал рукояткой вперед и вложила ему в правую руку, которая, как и ноги, действовала не по его воле. Каким-то образом ему удалось удержать оружие, а Паскалин тем временем снова полезла в ящик и достала оттуда еще два ножа и огромные старинные ножницы. Она заговорила, теперь почти нормальным, не замедленным голосом:
— Положи его перед дверью, обратив лезвием в ночь.
Ход времени изменился. Все, что раньше тянулось, теперь ускорилось. Скай двигался, но не так быстро, как бабушка. Она оставила один нож на подоконнике, острием к окну, выходившему на дорогу, другой — у окна, выходившего на задворки. Скай оставил свой острием к двери, затем обернулся и увидел, как Паскалин разравнивает догорающие в камине угольки, а затем кладет поверх раскрытые ножницы.
— Зачем? — спросил Скай или подумал, что спросил.
— Чтобы мертвые не побеспокоили нас, — ответила она, — ибо они не могут переступить через голое лезвие. Они боятся его.