Вендетта
Шрифт:
Достигнув каменного обнажения, волчица полностью восстановила силы. Она притаилась за валуном, так что торчал только кончик уха. И вскоре послышались столь желанные звуки: топот копыт и хныканье всадника. Они приближались.
Серая фигура выскочила из тени на освещенное луной пространство. Передние лапы ударили Филиппи в плечо, вышибая из седла: ноги вылетели из стремян, и парень грохнулся оземь. Лошадь, громко заржав, понеслась прочь.
Тца смотрела на мальчишку, которого спасла от рабства и дух которого сперва убила, а потом вернула к жизни. Во всем этом было какое-то противоречие, поскольку Филиппи Чезаре не имел теперь права на жизнь. Теперь, когда он видел, как Тца убила Эмилио Фарсезе. Но главное — узнал ее сокровенную тайну.
Упираясь ногами в землю, парень отчаянно пытался уползти подальше; из носа струились сопли, слезы катились из глаз.
— Нет, — хныкал парень, — Матерь Божья, пожалуйста, нет!
Волчица прыгнула. Филиппи вскинул руку, и зверь схватил ее. Тца не собиралась вцепляться в горло. Пока не собиралась. У нее впереди еще вся ночь. Она уже выяснила, как быстро может умереть человек. Было бы интересно проверить, как медленно.
И в конце концов, ей никогда не нравился этот мелкий гаденыш.
Она почувствовала, как мимо что-то пролетело, и почти одновременно услышала выстрел. Пуля просвистела между ушей, ударилась о скалу и отскочила в сторону. Следом донеслись крики; сперва кто-то заорал, затем к нему присоединились многие. Волчица оглянулась и увидела на дороге бегущих людей. Из одного ствола вился дымок, остальные тоже готовы были изрыгнуть огонь.
Тца взглянула на Филиппи. Тот в ужасе вытаращился на нее. Волчица оскалилась и приготовилась к броску. Ждать больше нельзя. Но в этот момент прогремел второй выстрел, и неизвестно было, куда полетит пуля. Волчица повернулась и одним прыжком скрылась среди таких же серых, как она, камней. За ними лежали маки, родная территория, где охотники никогда не настигнут ее.
И хотя Тиццана бежала быстро, до чутких ушей долетели вопли несчастного, которому она чуть не откусила руку.
— Тца! — выл Филиппи. — Тца! Тца!
ГЛАВА 18
ВЕНДЕТТА
Под громкие крики Скай проваливался в темноту; и теперь первое, что услышал, очнувшись, — истошные вопли. Поначалу он подумал, что проснулся от собственных криков. Криков, полных ужаса от всего пережитого. Он еще ощущал вкус горячей крови, чувствовал, как мягкая плоть пульсирует под клыками, и все его существо трепетало от избытка внушающей страх, жуткой и в то же время бодрящей силы человека, обратившегося в зверя.
Но орал не он. Несколько раз моргнув, Скай открыл глаза — и увидел не кровь в лунном серебре, а яркий неоновый свет и белые простыни. Возле кровати сцепились две старые женщины — одна слепая, другая лысая.
Они шумно боролись, и было очевидно, что Паскалин Друэ и Эмилия Фарсезе убили бы друг друга, если б сумели.
Возможно, дело бы до этого и дошло, будь у них больше времени. Как-никак обе женщины были в преклонном возрасте, у одной или у обеих вполне могло отказать сердце, или же они бы поскользнулись на линолеуме, и хрупкие кости сломались бы от удара о металлическую кровать или об пол. Помешала медсестра, ворвавшись в самую гущу схватки и принявшись разнимать противниц. На помощь ей прибежал санитар, и наконец драка прекратилась, а разошедшихся не на шутку старушек растащили в разные углы палаты, словно боксеров на ринге. Несмотря на то что их крепко держали, Паскалин и Эмилия отчаянно вырывались, изрыгая проклятия.
— Бабушка! Бабушка! — закричал Скай.
Паскалин наконец повернулась к нему, не переставая осыпать противницу оскорблениями. Лысая голова блестела от пота. Глаза, пылающие ненавистью, не видели юношу.
— Бабушка! — снова позвал он, щелкая пальцами.
Женщина сосредоточила на нем взгляд.
— Внучек, — произнесла она, а затем указала в другой конец палаты. — Наш враг, Фарсезе…
Сказано это было по-английски, но тут же женщина снова перешла на корсиканский и закричала что-то высоко и пронзительно. Эмилия, несколько успокоившись в руках санитара, не замедлила с ответом.
Мужчине все это надоело, он подхватил Эмилию под руки и потащил к двери. Старая Фарсезе махала руками и ногами, и медсестра, отпустив Паскалин, поспешила на помощь коллеге. Вопли стихли, только когда за ними закрылась дверь в дальнем конце коридора.
Скай обратил внимание на соседнюю койку. Она была пуста, и простыни свернуты.
— Где Джанкарло? — спросил он.
Бабушка отдышалась и наконец ответила:
— Его нет.
— Давно?
— Не знаю. Я пришла навестить тебя, а она уже была здесь. Фарсезе!
Паскалин наклонилась и плюнула на пол.
Скай снова посмотрел на кровать. Возле нее стоял небольшой чемодан. Поверх него лежала кожаная куртка, разорванная во многих местах придорожным гравием.
Указав на вещи, Скай произнес:
— Это его.
— Может, умер, — пробормотала бабушка. — Оно и к лучшему.
— Зачем же так? Он ведь лишь кузен Фарсезе.
— Все равно он из этой проклятой семейки.
Скай покачал головой. Ненависть пожилой женщины не знала границ. Тем не менее, удивляясь силе ее неприязни, Скай чувствовал, как внутри шевелится что-то похожее и откуда-то из самых глубин к горлу подкатывает звериный рык. Ощущение было совершенно чужим, и он попытался ухватиться за что-нибудь более привычное, более нормальное.
— Моя рука, — сказал Скай, поднося ее к лицу.
Как он заметил, повязки поменяли на более легкие, марлевые.
— Она не так сильно болит.
Паскалин повернулась к внуку, и взгляд ее наконец смягчился.
— Когда я пришла, сестра как раз ввела тебе новую дозу болеутоляющего. Через это. — Она показала на капельницу.
— А сеточка? — Он поднял руку и поморщился. — Ее надевают перед операцией?
Паскалин, прищурившись, уставилась на внука.
— Скай, тебе сделали пересадку неделю назад.
— Неделю? — недоуменно переспросил он. — Но я не помню…
— Ты спал все это время. Врачи уже заволновались.
Юноша лег обратно и уставился в потолок. Его всегда удивляло, как странно течет время, когда он «путешествует». Одни «путешествия» длились несколько дней там, в прошлом, но возвращался он в свое тело спустя несколько часов. Другие же, как последнее, укладывались в день, а выяснялось, что проспал он целую неделю.