Венец Прямиславы
Шрифт:
Во дворе было еще совсем темно, отблески факелов выхватывали из темноты только черную громаду кибитки и лошадей, не успевших толком отдохнуть и недовольных. Чуть поодаль на земле Прямислава мельком заметила что-то темное и вздрогнула – ей показалось, что это мертвое тело кого-то из тех, кто привез ее сюда. Может быть, так оно и было, но вездесущий Мирон уже открыл дверцу кибитки и подсаживал туда их с Крестей и Зорчиху. Похоже, что он торопился.
Село Ивлянка принадлежало самому Юрию Ярославичу, поскольку досталось ему в наследство от отца.
Князь Вячеслав, ожидая свою дочь, не постеснялся занять его, поскольку бессовестный зять в его отсутствие
Сюда же, на княжий двор, сотник Мирон поместил свою добычу – Юрьеву княгиню с двумя ее челядинками. Прямиславе очень хотелось знать, куда девался ее отец и почему он ее не дождался, но следов какой-либо битвы нигде видно не было. Правда, ехать прямо в село сотник Мирон тоже не решился, а сначала, задержав отряд в открытом поле, послал вперед пару кметей. Вернувшись, они о чем-то тихо доложили ему, и он велел трогаться.
Прямислава была до крайности озадачена происходящим. Странно было уже то, что она после ночной остановки продолжает путь в ту же сторону и даже в то же самое место, но в сопровождении совсем других людей, в другой одежде и даже под чужим именем! А если вспомнить, что семь лет она провела в монастыре и не выходила дальше торга и нескольких прилегающих улочек, то станет ясно, с какой смесью тревоги и любопытства она выглядывала из кибитки, жадно рассматривая ничем не примечательные избенки. Село было как село и состояло из полутора десятка избушек, с княжьим двором на горке. Но избушки смердов под соломенными крышами, огородики, выпасы, плетни казались новыми Прямиславе, которая видела нечто подобное только семь лет назад по дороге из Турова в Берестье и чувствовала себя где-то за тридевятью землями.
Вслед за всадниками кибитка поднялась на горку и въехала в ворота княжьего двора. Двор тоже был не из больших, сам князь наезжал сюда редко, разве что во время охот, и проживал тут тиун со своим семейством и с подначальной челядью. Трех пленниц проводили наверх, в горницы. Убранство здесь было небогатое и порядком обветшалое. Распоряжалась в доме женщина лет двадцати семи, рослая, с красивым румяным лицом и густыми черными бровями. На поясе у нее звенела большая связка ключей, указывая на ее почетное и одновременно подневольное положение в доме.
– Вот эта его княгиня? – сразу спросила ключница, жадным взглядом окидывая Крестю. – Да уж, невелика птичка! – с издевкой прибавила она. – Сколько же ей? Пятнадцать-то есть? А так и не выросла, как была недоросточком, так и осталась!
– А тебе-то, матушка, что за дело? – сдержанно-враждебно отозвалась Прямислава. При этом она подчеркнула слово «матушка», давая понять, что ее собеседницу недоросточком уж никак не назовешь.
– Много будешь знать – состаришься! – резко ответила ключница, метнув в ее сторону небрежный взгляд. – Небось Варварой звать?
Прямислава вспыхнула: она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали.
– Так и ты знай свои ключи, а в чужое дело не встревай и чужих годов не считай! – гневно ответила она. – Своих хватает – гляди, собьешься считать!
– Без моих ключей, голубка, голодной насидишься со своей княгиней! – бросила ключница, но тут сотник Мирон взял ее за плечи и подтолкнул к дверям, бормоча: «Ступай, ступай!»
Красавица вышла, негодующе фыркая, но, видимо, ее смягчило внимание мужчины, пусть даже выраженное таким образом.
– Ты, раба Божия, не для монастыря нравом уродилась, тебе бы в воеводы! – с дружелюбным упреком обратился к Прямиславе сотник. Похоже, он старался ладить решительно со всеми, с кем ему приходилось иметь дело, и готов был подружиться даже с челядью похищенной княгини.
– А у нее отец воеводой был, – пояснила невозмутимая Зорчиха. – Может, слышал, Орогость Смолижич. Тоже, помнится, сотню водил у князя Юрия.
– Воевода Орогость! – Мирон взял себя за бороду, будто бы в большом изумлении, во все глаза глядя на Прямиславу, словно она внезапно оказалась его родной сестрой. – Как такого человека не знать! (У него получилось «человека», и Прямислава, не привыкшая к новгородскому говору, с трудом удержалась от смеха.) Добрый был муж, отважный, честный! Как же ты в монастырь-то попала, красавица?
– А как воевода сам помер, им с матерью только приданого и осталось, что на два подрясника! – ответила Зорчиха. – Вот и попала.
– Жаль, жаль! – Мирон сочувственно закивал. – Такая девка боевая да красивая! Был бы я не женат, сейчас бы на тебе женился, не сходя с места! Видит Бог!
Прямислава усмехнулась, а Мирон продолжал, видя, что задобрил ее:
– Не бранись ты с Прибавкой, Бог ей судья. Она у князя в чести и в довольстве жила, я еще лет шесть или семь тому приезжал к нему, видел ее, разодета была, что твоя княгиня. А теперь, сама видишь, годы набежали, князь новых нашел, помоложе и покрасивее, да и нрав у нее тяжелый – ну, надоела. Теперь в Ивлянке живет, в ключницах, хоть и почетная должность, а все ей – опала. После княжеских-то палат ходи вот тут, ключами греми.
– С глаз долой, значит? – Зорчиха понимающе кивнула.
– Знаешь, мать, как бывает! – Мирон развел руками. – Вот, живет. А забыть не может, как чуть ли не княгиней в Берестье жила.
– Холопка! – со всем возможным презрением выговорила Прямислава, с ненавистью глядя на дверь, за которой скрылась ключница.
Еще одна! Предшественница той нахалки, которую она видела на торгу! Семь лет назад, наверное, и эта вот так же расхаживала по Берестью, как заморская пава, хвалилась дорогими нарядами и своей властью над князем. Как я, дескать, захочу, так он и сделает! Как раз тогда, когда ее отец и Юрий Ярославич заключили свой непрочный союз, когда ее венчали с князем Юрием. Быть может, в тот самый день, как она, Прямислава Вячеславна, стала берестейской княгиней, он, ее венчанный муж, проводил «брачную ночь» в объятиях этой чернобровой!
– Да уж, знатная, видно, была девка! – Зорчиха тоже посмотрела на дверь, потом на Прямиславу, догадавшись по ее лицу, о чем она думает. – А тебе, княгиня, – нянька посмотрела на Крестю, – одиннадцатый год едва-едва пошел. Конечно, не ты ему была пара, а вроде как она. А теперь срок вышел…
– Ты, княгиня, теперь красавица, а она – тьфу, отопок сношенный! – горячо пустился утешать Крестю сотник Мирон. Его стремление всем угодить даже позабавило бы Прямиславу, если бы она сейчас могла забавляться. – Теперь ее время прошло и не вернется. Пожалеть бы тебе ее, княгиня.