Венецианская маска. Книга 2
Шрифт:
— Хорошо. Пусть все будет так, как ты просишь. Но мне хотелось бы только знать — выдержишь ли ты? Достанет ли у тебя на это мужества?
Вот как раз этого-то ей и не хватало — так, во всяком случае, казалось ей самой, поскольку она знала свою способность немедленно устраняться от всего, что казалось ей неприятным или пугающим.
— Что вы имеете в виду? — настороженно спросила она.
— Той Элены, которую ты всегда знала, уже более не существует. Она до неузнаваемости похудела, единственно, что не изменилось в ней, так это, пожалуй, ее чудесные волосы. Кроме того, ее постоянно мучают приступы сильнейшего кашля. — Он повторял то, что ему ежедневно докладывала его подручная о состоянии его жены, чтобы быть в курсе того, насколько близок
— То, что вы сказали мне, лишь способно вызвать еще большее сочувствие к ней, — ответила Бьянка, и в голосе ее было неподдельное сострадание. Она обнимет Элену и станет вспоминать вслух о их былых днях в Оспедале, она заставит поверить в себя, она заставит ее. жить! Она искренне любила эту женщину, которая всегда относилась к ней ласково и по-человечески участливо. А то, что она испытывала другую, совершенно отличную любовь к Филиппо, тяжким грузом висело на ее душе, и она жаждала избавиться от этого невыносимого груза.
— Значит, как только ты закончишь играть и вы с сестрой Джаккоминой выпьете по чашечке горячего шоколаду, обратись к ней — пусть она разрешит отправиться вместе со мной к Элене, но вот саму сестру я, к сожалению, допустить не могу. Это было бы слишком тяжелым испытанием для больной женщины.
Бьянка понимающе кивнула.
— Она все сумеет правильно понять.
— Ты — решительная девушка, Бьянка, и я рад в этом убедиться.
Уходя, Филиппо улыбнулся про себя. Ему очень нравилась ее реакция на подобные фразы. Видеть, как эту невинную девушку охватывает искреннее смущение, — для него все равно, что заглянуть за стены монастыря. Она отличалась от тех развязных девиц, познавших весь цинизм, которые, в основном, и составляли круг его общения на протяжении почти всей жизни. Неудивительно, что очень многие мужчины Венеции с первого взгляда влюблялись в девушек — воспитанниц Оспедале. Эта аура непорочности в сочетании с молодостью и красотой — перед ней невозможно было устоять.
Поднимаясь наверх по ступеням, он думал о том, с какой радостью он избавится от этих двух успевших уже опостылеть ему до смерти баб, Минервы и Джиованны, которые торчали в апартаментах Элены в течение вот уже многих недель. Он заполучил их в свое распоряжение с помощью одного из своих посредников из числа наиболее доверенных лиц, а тот, в свою очередь, откопал их в каком-то борделе. Обе они не особенно жаловали мужчин в качестве своих партнеров, зато не могли натешиться друг другом. Это был предел их мечтаний — не вылезать из постели в роскошном будуаре, да еще за такие деньги. Ну чем не сказка! А на денежки, которые он им пообещал, они в перспективе вполне могли открыть и свои собственные заведения, и сейчас, борясь со скукой и однообразием, они наперебой обсуждали, как это все будет происходить, вникая даже в такие детали, как цвет обоев в номерах и число ночных горшков в них.
Но Филиппо был не настолько глуп, чтобы целиком поставить себя в зависимость от того, насколько длинными окажутся их языки. Но всему свое время. Как только тело Элены перекочует из отделанной розовым мрамором гостиной сюда, в ее спальню, обе сию же минуту уберутся отсюда и разойдутся в разные стороны так же тайно, как и появились здесь. Их уже будет ожидать лодка, которая увезет их так далеко, что нога ни одной, ни другой больше не ступит на землю Венеции. И когда та, на которую он возложил обязанности приносить Элене еду и питье и ее муж-гондольер, привозивший ее ко дворцу по вечерам, оба они будут… словом, это будет уже заботой его посредника.
Открыв дверь в спальню, Филиппо обнаружил, что золотоволосая Минерва и Джиованна, которая когда-то, еще до овладения навыками древнейшей профессии, была служанкой в одном богатом доме, при свете свечей резались в карты. В комнате стоял полумрак. Обе женщины тут же вскочили и приветствовали Филиппо довольно неуклюжими книксенами, выразив таким образом ему их безграничное уважение.
— У тебя сегодня будет гостья, — сообщил он Минерве.
— Но, когда уходил доктор, который в последний раз был здесь, вы же говорили, что больше их не будет, — капризно стала возражать она. Из-за своей природной лени она терпеть не могла всякого рода неожиданностей, хотя не имела ничего против такого пребывания в спальне, страшно не любила всех этих появлений на публике. И когда они тогда выходил из Базилики и детская ручонка вцепилась в ее рукав, она чуть не умерла со страха и едва удержалась, чтобы не влепить этой соплячке хорошую затрещину. Вот с докторами другое дело, с ними было легко, они ведь сплошные тупицы, эти доктора. Ни черта они не понимали, только напускали на себя важность — ну ни дать ни взять индюки надутые, да и только. Вечно что-то бубнили на каком-то тарабарском языке — бывали моменты, когда она с большим трудом сдерживалась, как бы не рассмеяться им прямо в их чопорные рожи. — А кто будет на этот раз? Если какой-нибудь там доктор, тогда ладно, я готова.
— Готова ты или нет, меня не волнует, — процедил Филиппо. — Через час к тебе придет гостья. И все.
Джиованна, которая из них двоих отличалась более практическим складом ума, подобострастно затараторила.
— Синьор, вы только скажите нам, кто и что, и не извольте беспокоиться — вы на нас вполне можете положиться.
— Для начала уберите эту вазу с конфетами прочь с глаз и откройте окно. — Он с раздражением обвел взглядом неприбранную спальню. Когда здесь была Элена, в спальне всегда стоял чудесный запах, но от этих так несло иногда — обе что к купанию, что к свежему воздуху были, мягко говоря, равнодушны. «Когда же они, наконец, уберутся отсюда? Каким это станет для меня облегчением!» — подумал Филиппо, прижимая к ноздрям надушенный платок. Он уже знал, что совершенно преобразит эту спальню, сменит в ней мебель сразу же после похорон. И когда в нее войдет его новая невеста, все здесь будет совершенно по-иному.
Бьянка закончила играть и как раз допивала свою чашку шоколада, когда Появился Филиппо, чтобы сопроводить ее к Элене, как и было уговорено. Сестра Джаккомина очень просила Филиппо позвать и ее, если только бедняжка Элена изъявит желание побеседовать и с ней.
— Тогда придет слуга и проводит вас, — пообещал Филиппо, уже взяв за локоть Бьянку и собираясь отвести ее в спальню Элены.
— А вы как-то подготовили Элену к тому, что я должна прийти? — осведомилась Бьянка, когда они выходили из библиотеки.
— Нет. А зачем? Чтобы в который раз услышать ее отказ? — Он ободряюще улыбнулся. — Мне кажется, пусть лучше все будет выглядеть, как своего рода маленькое вторжение как снег на голову. Твоя решимость увидеть ее может оказаться именно тем решением, которое необходимо. Может, я просто ошибался, когда беспрекословно выполнял все предписания врачей? А что же касается Элены, то пациент никогда не может быть для себя хорошим лекарем — она не может знать того, что для нее в данный момент полезнее всего.
Бьянка одарила его взглядом, полным восхищения.
— Я так надеюсь! Если бы я только смогла помочь Элене выздороветь, это было бы маленькой платой за то, чем я ей обязана. Ведь она столько дня меня сделала.
— Какая же ты умница, птичка моя, — нежно произнес Филиппо. — Освети душу моей жены, как ты осветила мою.
Когда они дошли до дверей в будуар Элены, Бьянка требовательно постучала. Бьянка обратила внимание на то, что служанка, дежурившая подле Элены, осведомилась, кто там. Видно, она была приучена отпирать лишь на условный стук Филиппо. Когда Филиппо назвал себя, дверь открылась, он легонько подтолкнул Бьянку вперед, и они оказались в небольшой, элегантно обставленной комнате, предварявшей собственно спальню. Служанка заметно удивилась, увидев, что синьор Челано был не один.