Венецианская маска
Шрифт:
Наконец последовало:
— Могу я… Могу я увидеть его? Это возможно?
Лальмант взглянул на Делакосте, и тот сложил губы в глубоком сомнении.
— Я бы предпочел, чтобы этого не делали… — начал он, но выражение ее лица разжалобило его. — Я не хочу его беспокоить, мадемуазель. Но если вы обещаете пробыть не более минуты и не разговаривать…
— О, я обещаю.
Она горела нетерпением.
Делакосте открыл ей дверь и они вышли.
— Существование этой женщины, — сказал Виллетард тоном знатока, — объясняет дружбу Лебеля с Пиццамано гораздо лучше, чем долг службы. Ее беспокойство о нем дает право предположить, что, как и его господин — Баррас, он знает толк в искусстве сочетания дела и удовольствия.
Лальмант проигнорировал это предположение.
— Как поступить с Вендрамином? — спросил он. Но Виллетард был настроен цинично.
— Удобнее предположить, что ваши подозрения беспочвенны; но крайней мере, пока у нас есть кое-какие основания считать, что это не так.
— Нам может быть выставлен очень строгий счет за это, если Лебель умрет.
— Неужели я этого не понимаю? — вспылил Виллетард. — Но, черт возьми, что мне оставалось делать, если надо было подчиниться Бонапарту? Нам обоим было бы мудрее придерживаться того мнения, что это дело рук инквизиторов. Такое объяснение освобождает нас от ответственности. Бог знает, зачем вам понадобилось столь откровенно разговаривать с Пиццамано. Я счел за благо воспрепятствовать вам.
Наверху Делакосте провел свою спутницу в просторную комнату, едва освещенную одной догорающей свечой, стоявшей на столе в ногах кровати с пологом.
Доктор прикрыл дверь и бесшумно подвел ее к кровати.
При виде лица на фоне белоснежной подушки она едва смогла подавить крик, потому что казалось, будто от него веяло застывшим спокойствием мертвеца. Глаза были закрыты, а глубокие тени заполнили впадины щек и висков. Черные волосы беспорядочно спутались на лбу, блестевшем от влаги. В ужасе она перевела взгляд с этого лица на доктора. Делакосте ответил ей слабой улыбкой утешения и кивнул.
В стороне от кровати раздался шорох, и Изотта вдруг поняла, что в комнате присутствует кто-то еще. Из темноты появилась женщина и встала у кровати напротив нее.
От шума, произведенного этой дамой при вставании, глаза мужчины удивленно заморгали, и затем Изотта поняла, что он внимательно рассматривает ее. В печальной рассеянности этих глаз появилось нечто, подобное теплу раздуваемых угольков. Вопреки быстрому предупреждающему жесту доктора, он приподнялся.
— Изотта! — Марк-Антуан с удивлением произнес ее имя.
— Изотта! — его голос постепенно слабел. — Я получил ваше письмо… Ваше предупреждение… Но все хорошо. Все отлично… — речь его стала едва слышимой. — Я приму меры. Я…
Губы его еще шевелились, но с них не слетало ни единого звука. Когда она склонилась поближе, его глаза медленно закрылись, будто под тяжестью неодолимой усталости.
Доктор дотронулся до нее рукой и тихо вывел ее из комнаты. Уже за дверью он вновь утешал ее, отгоняя тревогу.
— Он очень слаб. Это естественно. Огромная потеря крови. Но у него большие жизненные силы. С божьей помощью, мы вылечим его. Тем временем он будет здесь в преданных ему руках.
Изотта вспомнила ту хрупкую златовласую женщину с привлекательным лицом, стоявшую возле постели больного.
— Кто эта дама? — спросила она.
— Мадам виконтесса де Сол.
— Виконтесса де Сол? — и доктор подивился тому, что этот вопрос содержал столь глубокое недоверие.
— Виконтесса де Сол, — повторил он. — Она останется этой ночью присматривать и ухаживать за ним.
Только теперь Изотта вспомнила ту часть подслушанной беседы между ее отцом и Корнером, в которой это имя упоминалось. Она считала что этот инквизитор лишь повторил ложный слух. Но теперь оказалось, что такая женщина действительно существует. Это сбивало с толку. Когда она постаралась точно припомнить произнесенные слова, она вновь услышала уверенное утверждение своего отца, что виконтесса де Сол, должно быть, самозванка. А она обнаружила эту женщину водворившейся здесь, у постели раненного человека. Это было тревожно, непонятно. Ее по-прежнему одолевали мрачные думы, когда Лальмант провожал ее до вестибюля, где ее поджидал слуга. Посол уверил ее не только в том, что за ее другом будет хороший уход, но также и в том, что здесь он будет в безопасности.
— Здесь, в посольстве, по крайней мере, не действуют полномочия инквизиторов. Так что, даже если они узнают о его пребывании здесь, они будут не в силах причинить ему вред.
Но, когда она в конце концов заговорила, то все-таки повела речь о другом.
— Так эта дама возле него — виконтесса де Сол? — спросила она.
— Да. Ее отношение к нему вполне естественно. Она была с ним, когда на него напали. Они оба обедали здесь.
Она колебалась, подбирая форму следующего вопроса, и произнесла наконец, то лучшее, что смогла придумать:
— А виконт де Сол? Он в Венеции?
Лальмант вежливо улыбнулся.
— О нет. Будем надеяться, что он в раю, мадемуазель. Виконт де Сол гильотинирован в девяносто третьем году. Виконтесса вдовствует.
— Понимаю, — медленно ответила Изотта и Лальманту почудилось, будто тучи рассеялись с ее лица.
Глава XXIX. ГРОЗОВАЯ ТУЧА
Шесть дней жизнь Марка-Антуана висела на тоненькой, но мало-помалу крепнущей ниточке. Еще через три дня наступило утро, когда Делакосте, сидя перед своим пациентом, объявил ему, что на сей раз Мелвил одурачил сатану.
— Но признаюсь вам, что он чуть не схватил вас. Мое искусство не смогло бы победить его без того ангела, который оставался у вашей постели, чтобы отогнать его. Она не жалела себя. Она едва ли спала всю неделю. Еще немного, друг мой, и она ради спасения вашей жизни лишилась бы своей, — доктор печально вздохнул. — Мы слишком легкомысленно относимся к женщинам, мой друг. Нет самопожертвования, равного тому, на которое способна добрая женщина; так же нет предела несчастьям, вызываемым плохой. Когда мы становимся объектом такой привязанности, что-то заставляет нас преклонить колени в знак признательности.
Он поднялся и подозвал Филибера, который в ожидании стоял у окна, и дал ему пояснения относительно принесенного им лекарства, после чего вышел. По истечении двух или трех дней, когда его сознание уже обрело полную ясность, Марка-Антуана стали беспокоить мысли о тех жизненно важных сведениях, по поводу которых он намеревался связаться с графом Пиццамано, но был тогда ранен. Его тревожило, что положение должно было обостриться из-за этой задержки, но, по крайней мере, отсутствие виконтессы у его постели давало ему шанс исправить дело.