Венеция. Прекрасный город
Шрифт:
Городские картины Гварди известны под названием vedute (виды), подчеркивая важность того, что главенствующую роль в Венеции играет зрение. Здесь все выставлено напоказ. Первый альбом венецианских видов, представлявших собой серию сравнительно недорогих эстампов, был издан в 1703 году. Многие поколения путешественников отмечали, что благодаря отсутствию в городе пыли древние церкви и большие дома выглядят относительно свежими и чистыми. Одной из причин обилия в Венеции балконов и террас была необходимость в наблюдательных пунктах, откуда можно было любоваться городскими пейзажами. Порой нелегко бывает понять, картины ли изображали окружающую действительность или, напротив, архитектура вдохновлялась живописными полотнами. На картине Тинторетто «Рай» (1579–1592), выставленной в Дворце дожей, фигуры Святых Теодора и Марка, а также Моисея и Христа расположены относительно
Венеция была весьма живописной не только с архитектурной точки зрения. Фасады и наружные стены ее главных зданий украшали фрески Тинторетто, Джорджоне и других. В древних городах настенная живопись вообще пользовалась невероятной популярностью, достаточно вспомнить относящиеся к Бронзовому веку фрески Кносса или стенные росписи, найденные в развалинах древнейшего в мире месопотамского города Чатал-Гуюк. Складывается ощущение, что сами условия городской жизни порождали в людях стремление к краскам и ярким картинам. В Венеции, городе во многих отношениях уникальном, это стремление воплотилось с особенной полнотой. Придворный герцога Бургундского, Филипп де Коммин, побывавший здесь в 1495 году, отмечал раскрашенные фасады лучших домов, стоявших по обоим берегам Большого канала, что дало ему основание назвать Венецию расписным городом.
В начале XVI века Пьетро Аретино описывал Венецию так, словно она сошла с полотен Тициана. «С тех пор как этот город был создан Господом, – писал он в 1537 году, – его еще никогда так не красила великолепная игра света и тени… О, сколь прекрасны мазки, с помощью которых кисть природы раздвигает воздух, освобождая место дворцам – совсем как на тициановских пейзажах». Чередование света и тени «создавало эффекты легкости и глубины». Город превращается в живую картину, в самостоятельное и самоценное произведение искусства. Но если некий город становится произведением искусства, разве не перестает он быть живым? Джеймс Эббот Макнил Уистлер писал, что люди и дома Венеции «существуют, похоже, исключительно для того, чтобы быть запечатленными на чьих-то полотнах, и иного предназначения у них просто нет». В последнее время Венеция действительно жила именно такой жизнью, что заставляет задаваться вопросом, в какой степени городу удается оставаться самим собой.
Если мы представим Венецию как артефакт, как нечто созданное человеческими руками, а не обретенное, мы сумеем узнать о характере города кое-что еще. Города, расположенные на континенте – такие, к примеру, как Рим или Лондон, – были именно обретены. Они были частью естественного мира еще до того как обрели стены и ворота – были частью рельефа земли, а их превращение в города стало результатом деятельности сотен поколений людей. Венеция не такова. Она была буквально создана. Этот город – великолепная выдумка, плод вдохновенной человеческой импровизации. С самого начала существования Венеция была искусственным образованием, результатом битвы с природой. Ее дома не выросли из земли – они были построены, возведены камень за камнем, кирпич за кирпичом. Города на континенте всегда были хотя бы отчасти оборонительными сооружениями. Город в лагуне изначально занимал защищенное положение, поэтому оборонительный инстинкт был вытеснен стремлением явить себя миру. Именно поэтому Венеция развивалась не по законам естественной эволюции – она была искусственной конструкцией, сохранить которую можно было лишь постоянным поддерживающим вмешательством.
Новейшие реставрационные работы демонстрируют истинную природу города как произведения искусства. Во второй половине XIX века Джамбаттиста Медуна и его преемник Пьетро Саккардо «отреставрировали» несколько значительных фрагментов базилики Святого Марка, включая южный и западный фасады: кривые линии были выпрямлены, старый мрамор заменен новым, выложенный фигурной плиткой пол левого придела был практически сделан заново, а не обновлен, колонны и капители были дочиста выскоблены. В результате получилась фактически имитация или подражание средневековому архитектурному сооружению; теперь можно с полным правом говорить, что часть великолепного собора была построена в 1870-х и 1880-х годах, а не в XI веке. Понятно, что архитекторы стремились вернуть базилику к некоему первоначальному состоянию, однако у здания, которое возводилось путем добавлений и дополнений, первоначального состояния не может быть в принципе. Знаменитый собор воплощает собой процесс, а не событие.
Колокольня собора Святого Марка, кстати, была построена в начале XX столетия, после того как рухнула оригинальная башня начала XVI века. Невнимательному наблюдателю новая колокольня может
Данный процесс был не слишком удачно назван эстетификацией Венеции или превращением ее в товар. Французский архитектор XIX века Эжен Виолет-ле-Дюк полагал, что реставрация здания означает «воссоздание его в виде более полном, чем оно могло бы быть в любой конкретный момент». Таким образом, мы наблюдаем во всей полноте именно Венецию общедоступную, публичную (а не частную или сокровенную) – Венецию более завершенную, чем она была в любой из периодов существования: нетронутый, идеализированный, абстрактный город, стоящий как бы вне времени. Еще никогда Венеция не выглядела городом более средневековым, чем сейчас. И вместе с тем в некоторых отношениях она напоминает лицо, распухшее и потерявшее первоначальные пропорции в результате многочисленных косметических подтяжек.
Свет играет в Венеции такую же важную роль, как форма и пространство. Падая на поверхность воды, он отражается вверх и в стороны. Солнечные блики играют на стенах и потолках, создавая постоянную рябь; свет будто колеблет самый воздух и заставляет предметы пританцовывать. Даже твердые поверхности кажутся размытыми, зыблющимися. Глядящиеся в каналы здания словно мерцают. Камень становится цветовым пятном на воде. Потемневший мрамор, выветрившийся кирпич, тина на поверхности каналов кажутся волшебными, небывалыми. Зимой свет солнца бывает достаточно резким, но характерным для Венеции остается мягкое, рассеянное освещение, похожее на насыщенную мельчайшими блестками медленно плывущую дымку, которая то клубится, как облако, то качается, подобно волне. Это растворенное в тумане жемчужное переливчатое свечение обязано происхождением не только солнцу, но и морю, и небу над горизонтом. Благодаря подобному освещению и создается эффект гармонии, целостности.
Должно быть, именно поэтому венецианские художники любили изображать блики солнца на воде, отражения фигур и предметов. На венецианских картинах встречается немало зеркал, как правило – местного производства. Живопись Беллини высоко ценилась критиками за обилие света, за умение мастера насыщать им пространство. Мерцающий мир как бы заключен между бледным небом и ярким горизонтом. Поверхности на полотнах Беллини собирают и испускают свет, и даже тени – совсем как на улицах самого города – становятся источниками свечения. Общеизвестно, что на венецианских картинах главным является именно цвет, а не форма.
Не может ли это быть как-то связано с изображением отражений на воде?
Свет в любом контексте служил признаком великолепия и благородства. В хрониках XII века базилика Санта-Мария дель Ассунта упоминалась в связи с ее pellucida claritas (восхитительной яркостью света). Это выражение вызывает самые широкие ассоциации. Отполированный пол венецианских домов, известный под названием terrazzo и состоящий из бетонной смеси с наполнителем из цветной каменной крошки, пользовался широкой популярностью благодаря способности отражать свет. Бетон полировали кожаным кругом и натирали льняным маслом до тех пор, пока он не начинал блестеть как зеркало – так, во всяком случае, утверждали многие. Венецианские дома проектировались таким образом, чтобы улавливать, собирать свет. Уже в XVI веке окна делались в основном из стекла, а не из бумаги или вощеной ткани; как отмечал Франческо Сансовино, такие окна были «прозрачны и полны света». Это, впрочем, не отменяло наличия скрытых в тени ниш, темных внутренних двориков и скрытых проходов, ибо венецианцам особенно нравился эффект chiaroscuro (контрастного сопоставления света и тени). Таково было свойство их характера и таковы были их картины.