Венера Прайм
Шрифт:
Невозмутимость Мак-Нила успокоила Гранта и вместе с тем раздосадовала. Успокоила, потому что он опасался новой тягостной сцены, а раздосадовала, потому что противоречила уже сложившемуся о Мак-Ниле мнению. Как же все-таки рассматривать тот его нервный срыв? Показал ли он тогда свою истинную натуру или это была лишь минутная слабость, которая может случиться с каждым?
Грант, воспринимавший мир в черно-белом изображении, злился, не понимая, малодушен или отважен Мак-Нил. Возможность сочетания того и другого ему и в голову не приходила.
В дальнем
Но в гиростабилизированном космическом корабле одни и те же солнечные узоры неподвижно лежат на стене и на полу. Солнце движется только тогда, когда пилот решает переместить корабль. Хронометры отсчитывают числа, которые говорят о днях и часах, но для экипажа длится постоянный день.
Грант и Макнейл уже давно научились соответствующим образом регулировать свою жизнь; находясь в глубоком космосе, они двигались и думали с некоторой натугой, которая исчезла достаточно быстро, когда путешествие приближалось к концу и наступало время для маневров торможения. И хотя теперь они были приговорены к смерти, они продолжали двигаться по накатанной колее привычки.
Грант регулярно вел бортовой журнал и выполнял все прочие свои многочисленные обязанности. И Мак-Нил, по крайней мере внешне, держался, как обычно, хотя Грант подозревал, что некоторые технические наблюдения он делает спустя рукава. Пришлось сказать несколько резких слов инженеру по поводу скопления грязных подносов с едой после дежурства Мак-Нила на камбузе. Это было единственным признаком его не совсем обычного состояния.
После столкновения с метеоритом прошло три дня. Все это время Земля и Венера не прекращали совещаться, и Грант гадал, каковы будут результаты этой дискуссии. Он не верил, что лучшие умы в Солнечной системе смогут спасти их (не мог представить себе такого варианта), но и совсем отказаться от надежды было трудно, — с виду все выглядело совершенно нормальным и воздух оставался по-прежнему чистым и свежим. Каждый день приходили сообщения типа «извините за задержку, ребята, мы вам кое-что подскажем, как только сможем».
На четвертый день заговорила Венера:
Внимание, вот что вы должны сделать. Это может сработать только раз, и некоторые действия отменены быть не могут, так что будьте внимательны и просите разъяснений, если что вам будет не ясно. Итак, сначала войдите в системный файл локус два-три-девять и четыре десятых. А теперь я просто даю вам время, чтобы найти этот локус…
Если не считать жаргона, длинное сообщение было похоронной речью; суть инструкции заключалась в том, чтобы гарантировать, что «Стар Куин» сможет прибыть в Порт-Геспер под дистанционным управлением с грузом, даже если в командном модуле будут находиться два мертвых тела. Грант и Мак-Нил были списаны со счетов.
Одно утешение: Грант уже знал из своих тренировок в высотных камерах, что смерть от гипоксии, во всяком случае, ближе к концу, будет положительно головокружительной.
Мак-Ннил исчез внизу вскоре после того, как сообщение было закончено, без единого слова комментариев. Грант не видел его уже несколько часов. Поначалу он испытал откровенное облегчение. Ему тоже не хотелось разговаривать, и если Мак-Нил хотел сам о себе позаботиться, то это было его дело. Кроме того, нужно было написать много разных писем, да и документ «последняя воля и завещание», хотя его можно составить и попозже.
К ужину Грант спустился в кают-компанию, ожидая застать Мак-Нейла за работой на камбузе. Была очередь Мак-Нила готовить ужин, что он делал всегда с удовольствием, так как весьма заботился о своем пищеварении.
Но в кают-компании никого не было. Грант отправился на розыски своего экипажа.
Мак-Нила он нашел лежащим на койке и весьма благодушно настроенным. В воздухе над ним висел большой металлический ящик, носивший следы грубого взлома. Рассматривать содержимое не требовалось — все и так было ясно — достаточно было одного взгляда на Мак-Нейла.
— Просто безобразие тянуть эту штуку через трубочку, — без тени смущения заметил Мак-Нил. — Эх, увеличить бы немного гравитацию, чтобы можно было пить по-человечески.
Сердито-осуждающий взгляд Гранта оставил его невозмутимым.
— К чему эта кислая мина? О, не будь таким занудой, дружище. — Угощайся! Какое это теперь имеет значение?!
Он кинул бутылку, и Грант подхватил ее на лету. Это был Каберне Совиньон из Калифорнийской долины Напа — баснословно ценный груз, Грант знал его цену — содержимое этого ящика стоило тысячи долларов.
— Не вижу причин даже в данных обстоятельствах вести себя по-свински, — сурово сказал он.
Мак-Нил не был еще пьян. Он достиг лишь той приятной стадии, которая предшествует опьянению и в которой сохраняется определенный контакт с унылым внешним миром.
— Я готов, — заявил он с полной серьезностью, — выслушать любые убедительные возражения против моего нынешнего образа действий, на мой взгляд в высшей степени разумного. Но если вы намерены читать мне мораль, вам следует поторопиться, пока я не утратил еще способности воспринимать ваши доводы. — Он подарил Гранту херувимскую улыбку и с этими словами нажал на пластиковую грушу, — бордовая струя хлынула ему в рот.
— Ты крадешь имущество компании, которое может быть спасено, — объявил Грант, не сознавая абсурдности своих слов, но сознавая, что его голос приобрел гнусавость и скованность молодого школьного учителя (и что же это такое?)… а кроме того, ты вряд ли сможешь пьянствовать несколько недель подряд!
— Это мы еще посмотрим, — задумчиво отозвался Мак-Нил.
— Ну уж нет! — обозлился Грант. Опершись о стену, он с силой вытолкнул ящик в открытую дверь. Выбираясь затем из каюты, он слышал, как Мак-Нил крикнул ему вдогонку: