Венериана
Шрифт:
– Так получается, что это я уже хожу в виноватых?
Дочь вскинула на маму глаза, блестящие от слёз.
– Зачем было в него стрелять, мама?
Иллеа вздохнула.
– Потому что у тебя хватило соображения показать ему тинно. Ты можешь обижаться сколько угодно, Вейла. Но на месте Ноллана я поступила бы так же. И потом, ему ничего не грозит . Наши помощники под видом... ну, неважно... организовали вызов тамошней Службы Спасения. Сейчас
– Дружок...
– Вейла сглотнула слёзы.
– Ты забыла сказать "бывший", мама. Он же меня забудет! Совсем забудет! Уже забыл!
Вздохнув ещё тяжелее, мать опустилась в мягкие объятия гравикресла рядом с дочкой.
– Подвинься...
Вейла молча уткнулась маме в грудь. Обняв дочь, Иллеа медленно перебирала её роскошные густые волосы.
– У него действительно остался твой портрет?
– Да... и платье...
Она вновь вскинула голову.
– И картинку у него тоже заберёте, да?
– Да успокойся, - Иллеа притянула голову дочери обратно с себе на грудь, и девочка притихла.
– Не станет никто с этим возиться. Это же не тинно.
Воцарилось зыбкое молчание, нарушаемое лишь плеском дождя и перекатывающимся по небу грохотом грозовых разрядов.
– Хорошо, что папа сегодня не дома, - Вейла, вздохнув, прижалась к матери поплотнее.
– Кому-то хорошо, - чуть улыбнулась Иллеа, - а кому-то не очень. Мне нужно возвращаться на И нн уру.
– Тебе здорово влетит за меня, да?
– Уже влетело, - тихо засмеялась женщина.
– Шеф был вне себя, что пришлось вызывать оперативную группу. Боюсь, теперь за ключом от тинно мне придётся каждый раз бегать по инстанции... не дадут домой... Твой папа, кстати, сторонник перехода на беспарольные ключи, с системой опознания владельца...
– Вот видишь, мама. Хорошо, что я успела.
Они встретились глазами, и разом прыснули смехом.
– Слушай, зачем ты крутилась там голышом? И снимок тоже. У аборигенов И нн уру это почитается неприличным, сниматься девушке обнажённой.
– Ну ты скажешь, мама. Какой же это портрет на память? Ещё не хватало, чтобы я выглядывала из этого жуткого мешка с рукавами!
Вейла вновь подняла на мать глаза.
– А может, он вспомнит?..
Иллеа чуть улыбнулась.
–
Пауза.
– Да.
– Не думаю, что тебе удастся повторить свой сногсшибательный вояж.
Пауза.
– Ты не права, ма ... – девочка смотрела в стену ливня, озаряемую трепещущим грозовым заревом.
– Я обязательно вернусь туда.
– Хм?
– Я вырасту и тоже буду работать в Службе. Как ты, мама.
...
Жёлтые листья ковром устилали землю, блестя, точно лакированные. Нудный мелкий дождик моросил с серого неба, точно через сито, намокший капюшон болоневой куртки ощутимо давил на голову. Генерал - а может, и граф - взирал на меня с барельефа хмуро и укоризненно: что, парень, проворонил своё счастье?
Вздохнув, я присел, осторожно разгрёб руками мокрое покрывало палых листьев. Нет, конечно... Даже следов от Борькиных растоптанных кедов не осталось. Откуда-то из глубины памяти всплыло киношное - "и дождь смывает все следы"... Ну вот, сталбыть. Смывает. И теперь уже не определить, видели тут ребята что-то, или поблазнилось им, или вообще решили меня разыграть, и только.
Меня вдруг пронзил дикий ужас. Я сунул руку в карман, вытащил из-за пазухи небольшую - девять на двенадцать - фотку, запакованную в прозрачную плёнку и судорожно перевёл дух. Уф... не поблазнилось. Нет, не растаяла бесследно та девчонка. Не бред... Но кто же она? Что делала в нашей квартире? Кто её снял-то в таком виде - неужто я сам? Отец? Отец во всяком случае не стал бы так зверски меня разыгрывать. Да и потом, среди наших знакомых этой вот девчонки не числится, точно вам говорю. И представить, что мой папа приводит какую-то девчонку-малолетку с улицы, раздевает догола, фотографирует... ночнушка эта ещё... нет, это круче любого бреда!
Я чуть улыбнулся. Спасибо тебе, папа. Как ты мудро скрыл от мамы и ту тряпицу, и это фото... И правильно. Не хватает ещё, чтобы мама извелась в диких догадках.
Я стёр с карточки водяную морось, неустанно сыпавшую с небес. Девочка с фото смотрела на меня улыбаясь, однако в глазах её плавала нездешняя грусть. Кто ты, знакомая незнакомка? Увижу ли я тебя вновь, хоть когда-нибудь?
И вновь откуда-то из недр покалеченной памяти всплыло:
"Ктоо знаайет. Моожет биить..."
Солнце, едва высунувшее из-за горизонта ослепительно-огненный краешек, превратило небеса в сияющий золотой купол. Среди цветов, умытых предутренней росой туманов, сновали стайки радужно расцвеченных птичек, оживлённо щебеча. Большущая, как тарелка бабочка, споря с маленькими летуньями яркостью расцветки, порхала от цветка к цветку. Не спеша присела на край одного, вытянула хоботок, добираясь до сладкого нектара. Ярко-голубая, режущая глаз люминесцентным сиянием пчела с недовольным жужжанием кружилась подле, раздосадованная обилием конкурентов - им бы только пузо наполнить, а ей работать надо! До полуденного зноя не так уж много времени, надо успеть наполнить медовые соты...