Венгерские рассказы
Шрифт:
Новиков долго смотрит ему вслед.
— Вот встреча-то, — шепчет он с улыбкой.
Я догадываюсь: седоусый старший сержант был солдатом в армии Брусилова, всходил на Карпаты! И странно — чувство тревоги совсем оставляет меня…
ОН НЕ ЗНАЕТ ПЕТЕФИ
Несчастный случай на обстреливаемой немцами дороге снова приводит нас в Ловашберень, к длинному одноэтажному дому с большим флажком Красного креста над калиткой. Дом этот стоит у перекрестка улиц, почти напротив ворот графского имения.
Ранние зимние сумерки еще окутывают селение синеватой мглой, будто исходящей из темного и угрюмого парка, а на окнах уже спущены голубые жалюзи и калитка заперта. Не достучавшись, ездовой Игорь проникает во двор через кирпичную ограду и впускает нас.
Мы находим доктора Чокаш Иштвана в глубоком погребе под домом. Там, при свете керосиновой лампы, коротает тревожные дни и ночи вся его семья, две служанки и друзья-соседи со своими женами, детьми. Все сидят на матрацах, закутавшись в шубы, тут же спят и едят. Женщины лениво раскладывают бесконечные пасьянсы: что-то будет с ними завтра, чем все окончится?
Чокаш Иштван — круглолицый, смуглый брюнет с выпуклыми, будто удивленными, карими глазами под овально изогнутыми черными бровями. Тип цыгана. Кажется, что удивленное выражение появилось у него только сейчас, в связи с нашим приходом. Но оно не исчезает и после, когда он уже перевязал рану одному из нас и мы мирно сидим в гостиной его дома, пока Игорь налаживает во дворе коляску.
В большой комнате неуютно и пусто. Из обстановки в ней осталось лишь то, что нелегко спрятать: кожаные глубокие кресла, черный блестящий рояль «Штенцель и Шлемер», нелепый пейзаж в массивной аляповатой раме с позолоченной гипсовой лепкой, диван, с которого частично содрана кожаная обивка, и фанерный шкаф, набитый книгами в дорогих переплетах.
Вдобавок холодно, гуляют сквозники. Много стекол в окнах выбито; рамы заткнуты диванными подушками. Прошлой ночью, заходя со стороны луны, немецкий «кукурузник» бросил бомбы. Повреждена сторожевая башня и повален верейный столб ворот у въезда в имение.
Надвигается еще одна жуткая ночь. В районе Секешфехервара стоит непрерывный орудийный гул. Где-то недалеко, за парком, рвутся снаряды…
Чокаш вздрагивает, у него страдальческий вид. Он, видимо, тоскует по погребу, но ему неудобно уйти от собеседников.
Он вынужден говорить и по временам даже улыбаться, чтобы не показаться неприветливым.
Как же! Он отлично знает старого графа Цираки! Был вхож в его дом, лечил его семью. Граф всегда любезно с ним разговаривал; случалось, приглашал и к столу. А дважды — это такая честь! — он, Чокаш, участвовал в интимных обедах-пикниках — garden party, которые обычно устраиваются «по-английски», под открытым небом, в тенистом парке.
Об этих «важных» событиях в своей жизни доктор рассказывает нам подробно и с увлечением.
Крестьян он тоже лечит, как же — они ведь платят ему за это! Иногда он и сам навещал больных на дому. Для этой цели у него был собственный «штеер». Да, та самая тупоносая, похожая на бульдога малолитражка, которая стоит нынче во дворе, без скатов, с выпотрошенными внутренностями.
—
Мы не подаем и вида, что догадываемся, как далеко запрятаны им части мотора этого «штеера»: зачем они водителям «зисов» и «студебеккеров»? Проявляя наивный и благодушный интерес, поощряю доктора к дальнейшей болтовне.
По его мнению, в жизни венгерского села, в общем довольно-таки тихой и ровной, нет ничего особенно интересного, о чем бы он мог нам рассказать. Он прожил в провинции, — после того как окончил медицинский факультет будапештского университета, — более десяти лет. За все это время он, признаться, ничего из ряда вон выходящего здесь не подметил. Конечно, случались пожары, засухи, наводнения от дождей и другие стихийные бедствия; порою безвременно умирали люди; безобразничали бетьяры на дорогах… Но это — как всюду.
А почему крестьяне убегали в леса, в бетьяры, или еще дальше — в Америку? Почему голодают и нищенски одеты? Почему у юнца Ласло, наследника старого графа, земли в пять раз больше, чем у всех крестьян Ловашбереня вместе взятых? Эти вопросы доктор Чокаш находит слишком отвлеченными, он относит их чуть ли не к философским проблемам… А ведь он учился на простого медика… Наконец, все эти годы ему жилось тут совсем неплохо, если не сказать больше… Зачем же было задумываться над совершенно лишними вопросами?!
Он согласен, что Венгрия переживает, возможно, самый критический момент своей истории, но он надеется, что все кончится хорошо. Minden elm'ulik [10] , как сказал один философ… Гм! Он позабыл — кто именно… Во всяком случае, он, Чокаш, не политик и не пророк, чтобы задумываться о будущем устройстве государства.
— Я политикой никогда не занимался. У меня есть семья, своя работа. — Чокаш, виновато улыбаясь, медленно потирает руки. — Вообще я даже не знаю, зачем нам нужно было воевать… Я люблю детей, книги…
10
Все проходит.
Желая, видимо, переменить тему разговора, он подходит к книжному шкафу.
Да, так принято в цивилизованной Венгрии: в каждом приличном доме, у каждого настоящего ур [11] , кроме автомобиля, должна быть и своя собственная библиотека. Она есть в замке Цираки, есть она и у Чокаша.
Пухлые сочинения мадьярских писателей Чокаш показывает с видом букиниста, желающего похвастаться редкими манускриптами. Я перелистываю страницы. Не многие из них разрезаны. Все книги — будто сейчас из типографии. Конечно, доктор по-своему прав, — если их часто открывать и читать, нарядные переплеты могут поблекнуть и перестать служить украшением культурного жилища…
11
Ур — господин.