Венок ангелов
Шрифт:
Итак, Жаннет рассказала мне, что моя свекровь с рыданиями бросилась ей на грудь, когда она приехала; они ведь знали друг друга еще со времен своей римской встречи. Я же, напротив, не узнала Жаннет, когда она подошла к моей постели, – я тогда не узнавала никого. Но Жаннет, маленькая, добрая Жаннет, которая всегда знала, что мне нужно в данную минуту, конечно, и в этот раз сразу же поняла, что необходимо сделать в первую очередь. Не слушая взволнованных советов моей свекрови, в отчаянии ломавшей себе голову над тем, какое еще светило медицинской науки следует призвать на помощь, она своим тихим, спокойным голосом велела послать за священником, чтобы он соборовал меня. Представляю себе, какое действие оказало это слово на всех присутствовавших! Должно быть, оно прозвучало как удар грома. Но я не сомневаюсь, что Жаннет, со свойственной ей невозмутимостью всегда легко проникавшая в суть непонятных ей вещей, сумела побороть страх бедной
Жаннет потом рассказала мне, что после соборования они заметили первые признаки моего пробуждающегося сознания, так что священник даже решился причастить меня. Мои собственные воспоминания начинаются лишь с того момента, когда я услышала молитву ко Святому Причащению: «Господи, я недостоин, но скажи только слово, и исцелится душа моя». Что же произошло? Может, мне просто приснилось, что я была отлучена от таинства любви Божьей? Я видела нежное мерцание гостии, видела свечи на маленьком столике, наспех приготовленном Жаннет для священнодействия… Ах, это не был стократно осиянный алтарь собора Святого Петра, у которого много лет назад закончилось мое ночное шествие через мир Энцио, но и мое теперешнее ночное шествие сквозь этот мир закончилось так же внезапно – призрачная стихия разрушения вдруг совершенно неожиданно сменилась мертвым штилем, демоны отпрянули от меня, оставили меня в покое, скрылись. Я почувствовала облегчение, хотя была слишком слаба, чтобы осознать это, я лишь, как ребенок, сладко зажмурилась в блаженном ощущении спасенности. Сразу же после этого сознание вновь покинуло меня. Я погрузилась в сон, о котором все присутствовавшие подумали, что это мой последний сон. Только Жаннет вновь и вновь выражала надежду на то, что это, напротив, – возвращение к жизни.
Когда я пришла в себя, – а это, по-видимому, произошло лишь много дней спустя, – я вначале совершенно ничего не могла вспомнить. Ближайшее прошлое было словно вытравлено из моей памяти, я как будто вновь очутилась в детстве, потому что без всякого удивления восприняла присутствие Жаннет, которая опять, как много лет назад, ходила по комнате своими легкими, бесшумными шагами. Ее маленькое, невзрачное старческое личико тихо светилось изнутри, словно она только что получила необыкновенно радостную весть. Но это было ее обычное состояние.
Я следила за ней глазами. Вот она открыла окно, и в комнату хлынул золотистый утренний свет и мягкий, ласковый воздух. Я все еще думала, что нахожусь в Риме. Но тут Жаннет подкатила мою кровать на мягких резиновых колесиках ближе к окну; я увидела горы, пологие склоны, поросшие буковым лесом, и все это было охвачено осенним огнем, уподобилось «согретым любовью» немецким камням. Я увидела крыши цвета ласточкиных крыльев, остроконечные главки стройных церковных башен, нежную рассветную дымку – «голубой цветок» гейдельбергской долины! Неужели весь пережитый мной ужас был лишь сном?
– Значит, Гейдельберг не погиб? – пролепетала я с изумлением. – Значит, эти ужасы сюда не добрались, Жаннет?
Она, конечно, поняла, что я еще не успела стряхнуть с себя остатки своих темных, безумных сновидений.
– Нет, Зеркальце, – сказала она, ласково поглаживая мои руки, – сюда эти ужасы не добрались и никогда не доберутся. Ты только посмотри на свой прекрасный город! Ты ведь его так любишь – его невозможно не любить. А любовь – это надежная защита, ты ведь знаешь это, ma petite? [41]
41
Малышка (фр.)
– Да, – ответила я и вновь стремительно поплыла назад, в сумрак своего беспамятства.
С той минуты я начала постепенно оправляться от своей болезни, очень медленно, как будто дух мой возвращался из немыслимых далей, с изломанными крыльями, усталый и словно укутанный в какой-то странный серый покров. Время от времени я вновь соскальзывала в свое прежнее состояние, и мне опять казалось, будто там, вдали, за величественным порталом гор, где я видела пляску огня, начинается пустыня. Но я уже хотя бы знала, что все это мне лишь привиделось в бреду. И я знала, что нахожусь в доме своей свекрови и та теперь уже сама печет печенье, которое мне подавали к чаю. Я знала, что мой опекун прислал нам чудные книги, из которых Жаннет, приехавшая
Декан или его капеллан часто приносили мне во время моей болезни Святые Дары, и маленький столик, из которого Жаннет сделала некое подобие алтаря, всегда был готов для евхаристии. Всякий раз, когда я видела маленькое распятие, стоявшее между двух свечей на ослепительно белом покрывале – свекровь выделила для этого свою самую красивую камчатную скатерть, – мной овладевало тихое чувство удивления и любопытства. Лишь слабость и тот самый серый покров, все еще незримо лежавший на моем духе и окружающих вещах, мешали мне выразить это удивление. Но однажды я все-таки спросила Жаннет, как ей удалось преодолеть сопротивление хозяев и привести сюда священника.
Она взяла мои руки в ладони и посмотрела на меня робким и в то же время твердым взглядом.
– Ma petite, – сказала она, – ты действительно достаточно окрепла для того, чтобы услышать ответ на этот вопрос? Тогда приготовься к великой радости! Энцио сам привел священника, когда ты боролась со смертью. Я сказала ему, что если бы ты была в сознании, то непременно попросила бы послать за священником. И он тотчас же встал и молча, с бледным лицом отправился к декану. Мне кажется, для него это было огромное облегчение – что он еще хоть что-нибудь может сделать для тебя. Облегчение и небывалое покаяние. Тебе пришлось едва ли не умереть, чтобы он наконец принес его. Но он принес его! Теперь ты поняла, почему у тебя была возможность принимать Святое Причастие под крышей этого дома? Ты рада этому, ma petite?
У меня при этих словах как будто вдруг заново открылись глаза, но радоваться я не могла. Демоны хоть и покинули меня, но оставили во мне груду развалин, на которой уже ничто не росло, – пустыня, пригрезившаяся мне за величественным порталом гор в долине Рейна, была на самом деле в моей душе. Я горько заплакала.
Жаннет поняла причину моих слез и поплакала немного вместе со мной. Но она не остановилась на достигнутом: несколько дней спустя она прочла мне письмо отца Анжело; это был ответ на то отчаянное послание, которое я отправила ему незадолго до своей последней, ужасной встречи со Староссовом.
«Вы пишете о невыразимых страхах, которые Вам приходится преодолевать, – говорилось в письме. – Сильнее всего меня потрясли Ваши слова об отсутствии человека в Ваших ночных видениях. Ибо катастрофа, к которой, судя по всему, приближается наш мир, обусловлена тем, что человек отрекается от своей человечности, становится бесчеловечным и тем самым действительно прекращает свое существование. Сначала в духовно-нравственном смысле. Но в конце концов он прекращает свое существование и в буквальном смысле – человек, ставший бесчеловечным, неизбежно рано или поздно должен вообще уничтожить род человеческий. Так же как Ваш жених пытается разрушить Вас и Ваш мир, он в конце концов разрушит себя и свой собственный мир. Однако пусть это Вас не пугает, дитя мое! То, что с естественной точки зрения кажется жертвой демонии, с религиозной точки зрения есть плата за освобождение от всякой демонии. Правда, в наше время почти всюду распространилось роковое заблуждение, будто бесчеловечный – а именно одержимый демонами – человек побеждается человеком; на самом же деле он отступает лишь перед божественным человеком: обычному человеку он легко противостоит – обычного человека он уже победил и обезвредил. Божественный человек является лишь в образе Христа! Поэтому, что бы с Вами ни случилось, какие бы страдания ни выпали на Вашу долю, – всегда твердо держите перед собой, как знамя, образ Христа. Несите его через любовь и страдания! Ведь Вы когда-то оставили Рим, чтобы явить миру этот образ. Полагаю, что заветный час Вашего служения приблизился, хоть Вы и совсем иначе представляли себе это служение».