Венок из одуванчиков
Шрифт:
– Метит все столбы и деревья в поселке, – засмеялась Яна, но тут же смолкла, посмотрев на Игоря взглядом, в котором читались одновременно вина и сожаление. Мишка уехал праздновать «бездник» одного из своих однокурсников, поэтому, как бы Яне ни хотелось, спихнуть на него Ганса не было никакой возможности. – Слушай, я ведь про него совсем забыла. Он там с ума сойдет, если его не вывести. А я пока доеду…
Игорь заметно огорчился, но возражать не стал.
– Да уж, братья наши меньшие не только дают, но и берут по максимуму… Хочешь, я провожу тебя до вокзала? Ты же
Яна согласилась, почти не раздумывая. Нечасто выпадает шанс восполнить дефицит понимания, которое с годами плавно перетекает из категории «необходимое» в категорию «роскошь».
Электричка, как назло, не опоздала, поэтому телефонами они обменялись уже на бегу. Через стекло Яна помахала Игорю рукой. А потом замелькали забор, трава, деревья, и Яна снова вспомнила о Лисе, засевшем в своей норе, надувшемся и обиженном.
Обижаться, по-хорошему, надо было ей, но праведный гнев исчерпал себя уже на следующий день. И потом, ей было очень приятно сознавать, что все эти «кунштюки» Лис проделал только потому, что приревновал ее «к лицу, не запятнанному интеллектом» и «молодому хлыщу».
И чем дальше Яна отъезжала от Москвы, тем сильнее щемило душу и тем сильнее ей хотелось увидеть Лисово лицо, может быть не человеческое, но такое желанное…
Яна напрасно беспокоилась – домой ей удалось вернуться до сумерек. Лис – еще в электричке она предчувствовала эту встречу – сидел на траве в саду, разглядывал одуванчики и угрюмо пыхтел трубкой. Услышав Янины шаги, он поднял голову и недовольным тоном произнес:
– Пришлось выгуливать вашу собаку прямо на участке. Она скулила так, что мои нервные клетки едва не взорвались от жалости к несчастному живот ному…
– Почему на участке? – полюбопытствовала Яна, приняв Лисово недовольство как должное.
– Как вы думаете, милая Ясенька Евгеньевна, стал бы я сидеть здесь взаперти, если бы смог спокойненько разгуливать за пределами этого чудеснейшего, но уже опостылевшего до чертиков сада?
– Выходит, вы привязаны к этой земле?
– Выходит, – сердито кивнул Лис. – Идите уже, порадуйте Ганса, а то его лай, признаюсь, начинает действовать мне на нервы…
Ганс и вправду разбушевался за дверью, поэтому Яна торопливо вынула ключи из сумки и попросила Лиса:
– Не уходите, я сейчас вернусь…
– Боги мои, боги… Ну куда же я от вас денусь? – расслышала Яна, ковыряясь ключом в замочной скважине.
Ганс облизал ее с ног до головы и выбежал в сад, чтобы помахать хвостом Лису в знак своей собачьей благодарности. Яна вышла следом за собакой и, присев напротив Лиса, тоже начала разглядывать одуванчики. Закатные лучи падали на цветки цыплячье-желтого цвета, и оттого казалось, что шляпки одуванчиков вышиты тонкими золотыми петельками.
– Их здесь всегда так много?
– Да, потому что сад неухожен. Хотя, признаться, мне даже нравится это запустение. Если бы здесь цвели розовые кусты, я, пожалуй, получал куда меньше удовольствия, посиживая тут с трубкой. Во всем рукотворном, человеческом, искусственном есть какая-то фальшь. А в этих взбалмошных желтых одуванчиках ее – ни капли.
– Я
– Решительно странные у вас фантазии, милая Ясенька Евгеньевна… – Лис улыбнулся, но не насмешливо, а, напротив, ласково. Во всяком случае, так показалось Яне, и от этой улыбки она испытала уже знакомое волнение. – А смеяться я над вами вовсе даже и не думал… Жаль только, век одуванчика короток. Он недолго цветет и так же недолго простоит в вазе… Поразительно двойственный цветок. Двойственный и символичный. Сегодня он яркий, как сама жизнь, завтра – седой, как старуха смерть. Он радует взгляд, но проходит день – и одуванчик уже отцвел, поседел, развеялся ветром, растворился, как иллюзия, которая греет душу, но, исчезая, не оставляет следа… Давно хотел вас спросить, вы уж простите старого Лиса за такую бесцеремонность… Те цветы, что вы так бережно засушивали в книгах… От кого они?
Яна не стала притворно возмущаться и пилить Лиса за любопытство.
– От мужчин. Всех, которые были в моей жизни.
– Воспоминания?
– Да, – кивнула Яна. – Воспоминания. Светлые воспоминания, законсервированные между страницами. А темные остались в памяти. Впрочем, я стараюсь об этом не думать…
– И вы помните каждого, кто дарил вам цветы?
– Поверьте, их у меня было не так уж много. Мужчин. Да и цветов, если честно, тоже…
– И в скольких вы разочаровались?
– Пожалуй, во всех…
– Неужели никто из них не смог сделать вас счастливой?
– Выходит, что нет.
– Ясенька Евгеньевна, милая, как же так вышло, что все ваши любови – одно сплошное разочарование? Может быть, вы слишком часто очаровывались? Наделяли своих возлюбленных теми качествами, которыми они не обладали?
– Хотите сказать, что я живу иллюзиями? – грустно усмехнулась Яна. – И все мои чувства как эти одуванчики: сегодня – яркие и страстные, а завтра их уже унесло ветром?
Лис покачал головой:
– Нет, не то. Ваши чувства вполне нормальны и объяснимы, но ваша мечтательность, ваша тяга к недостижимому настолько сильны, что вы, не дожидаясь, когда все случится само собой – или не случится, не буду вам лгать, – творите все, что называется, своими руками, а если точнее, своим воображением. Вы придумываете своих возлюбленных. Вы сочиняете их так же, как героев своих романов. А потом, жестоко обманувшись, разочаровываетесь и снова закрываетесь в своем мире, как вы закрылись в этом доме…