Венский стул для санитарного инспектора
Шрифт:
И ни слова – о том, что теперь будет вместо всего этого.
И впрямь стоило задержаться на станции. Может, сейчас пойти?
Да, идея. Так он и сделает.
Но вставать из удобного кресла не хотелось. Саммерс вдруг понял, что не только обленился с дороги, но стал какой-то варёный, хотя настроение бодрое и даже весёлое. Он как-то весь потеплел, а голова потихоньку наливалась тяжестью.
Оставайся дома, если простудился!
Санитарный
Я встану, думал он, я пойду. Но всё сидел с дымящейся сигаретой, а когда она погасла, зажёг следующую.
К пяти часам вечера сомнения ещё оставались. Слабость могла быть усталостью с дороги, лёгкий жар вообще ерунда, небольшие трудности с дыханием, вероятно, просто сердцебиение после горячей ванны. Уборную, правда, он успел навестить несколько раз, хотя это вполне мог быть и вчерашний ужин в вагоне-ресторане.
Но странный привкус во рту – как во время сильной простуды.
Почти отсутствие вкуса у солёных крекеров.
Малиновое варенье было просто сладким – и больше ничего.
Что-то не так.
Если чувствуете симптомы гриппа, обязаны сообщить…
Он не боялся.
Времена, когда юный сын гробовщика мрачно смотрел на мир, прошли. От страха никакой пользы, он только всё портит: закон жизни, проверенный опытом.
Саммерс поднялся в библиотеку, где висел телефонный аппарат.
Санитарный инспектор терпеть не мог коммерсанта – надо сказать, взаимно. Это отложим, может, как-то решится само.
В справочной службе скорой помощи всё время было занято, о чём раз за разом повторяла усталая телефонистка.
Промучившись почти час, Саммерс сдался и попросил соединить его с амбулаторией доктора Бэнкс.
Трубку, к его облегчению, взяла миссис Кистенмахер. Нянька говорила своим властным голосом – но как-то слишком мягко. С энтузиазмом похвалила за то, что он уже измерил температуру. Шутливо приказала немедленно самоизолироваться. Весело велела сейчас же отправиться в постель. Много пить. И ждать доктора, которая как раз сейчас была у кого-то с визитом.
Инспектору здоровья миссис Кистенмахер позвонит сама: ей всё равно нужно доложить о заболевших.
За ночь в Блинвилле, где всех жителей едва насчитывалось пять тысяч, заболел испанкой ещё восемьдесят один человек.
Саммерс сварил кофе, принёс из гостиной сифон с сельтерской, поставил всё это на поднос. Болеть нужно с комфортом. Сообразив, что сразу доктора ждать нечего, опять спустился в кухню. Где-то здесь мисс Дэрроу держала аптечку. Аптечку он нашёл и с радостью обнаружил там дефицитные аспирин, хинин, кофеин. Запасливость хозяйки дома сослужила добрую службу: всего этого вполне хватало на троих.
Он и рад был лечь, но миссис Кистенмахер продиктовала номера, по которым теперь нужно было заказывать еду (оказалось, часть магазинов работала по телефону), молоко – его и так доставляли под дверь, номера суповой кухни, прачечной и почему-то Женского Комитета.
Она ещё сообщила номер Красного Креста, по которому нужно обязательно заказать
Ему тоже были рады. Желали скорейшего выздоровления. Извинялись, что придётся подождать: много заказов. Заверяли, что всё привезут, как только смогут.
В ожидании Саммерс попробовал читать переведённую пару лет назад и наконец купленную в Нью-Йорке «Инспектор Жюв против Фантомаса», но не смог сосредоточиться, и опять взял газеты. Содержание их мало отличалось. Самый свежий «Блинвилльский Меркурий» недельной давности опубликовал утренние списки заболевших и недельный – умерших. В «Звезде Детройта» была заметка о том, что люди уезжают к родственникам в пригороды: Роузвилль и Джексон, по слухам, ещё держались.
Роузвилль. Конечно. В телеграмме от мисс Дэрроу стоял роузвилльский адрес – до востребования.
В «Мичиганском курьере» от 27 февраля был некролог покойному отцу Эбендроту, священнику Блинвилля.
Отец Эбендрот был всего на пять лет старше Саммерса, и на шесть – Маллоу.
Кроме того, сообщала «Деревенская жизнь», отменили апрельский праздник наступления весны и майский бал дебютанток в доме мэра.
Камин горел ровным весёлым пламенем уже часа два, а Саммерс никак не мог согреться, хотя и завернулся в плед. Аспирин не оказал на него почти никакого воздействия. С трудом коммерсант заставил себя встать и перебрался на диван. Колотилось сердце, головная боль мешала соображать. Дыхание становилось жарким.
Автомобиль подбрасывало на поворотах.
Она действительно собиралась помогать в больнице, в госпиталях, потом в полевом госпитале. Тенты и палатки полевых госпиталей раскинулись до самого горизонта между Йеллоустоун-роуд и Кромвель-роуд. Но она категорически не собиралась тратить время и силы в качестве медсестры и тем более сиделки – любая женщина прекрасно справилась бы с этой работой. Врачей катастрофически не хватало, всех забрали на фронт, она знала и умела больше некоторых коллег-мужчин и не собиралась этого скрывать. Какой позор все эти дешёвые манипуляции вроде: «Надо быть скромнее, вы же дама!”; «Мы всё равно можем слишком мало. Никто не знает, как лечить. Врач нынче стал простым солдатом на поле брани»; и «Как вам не стыдно капризничать, когда важна каждая пара рук!».
Да, важна каждая пара рук. Но эти руки нужно рационально использовать.
Логика, последовательность, факты. Чиновники и врачи, которые говорили ей всё это, сами не собирались становиться «простыми солдатами на поле брани». Она подозревала, что не без их содействия не отправилась на фронт. Старая гвардия, особенно мужская её часть, то есть, почти все – всё ещё старалась не отправлять на войну незамужних женщин. Пусть даже все газеты звали вербоваться «любую, у которой есть хоть какие-то медицинские навыки».