Верь в мою ложь
Шрифт:
— Томас, это неудобно. С ним Сандра. И мальчики.
Жена Боба. И близнецы, сыновья Изабеллы, дети её пятилетнего замужества. Им было уже восемь лет, и Томас пока ещё с ними не встречался. Но насколько он знал, их сейчас не должно было быть в Лондоне.
Он сказал:
— Но это же хорошо, Изабелла. Он привёл их повидаться с тобой, так?
— Ты не понимаешь, — ответила она. — Я ведь не ожидала…
— Это мне вполне понятно. Я с ними поговорю, мы вместе поужинаем, а потом я уйду.
— Он ничего о тебе не знает.
— Кто?
— Боб. Я ему не рассказывала.
— И они даже не позвонили тебе заранее? А если бы тебя не было дома? Что бы он тогда делал? Оставил бы детей ждать в машине, пока сам сидел в ресторане?
Изабелла выглядела раздражённой.
— Знаешь, вряд ли это так уж важно, Томас. Факт в том, что я дома, а они — в Лондоне. Я уже несколько недель не видела мальчиков, и вообще это впервые, что он позволяет мне побыть с ними наедине, и я не намерена…
— И что же? — Теперь уже Томас смотрел на неё более спокойно. Он понял, что всё это значит. Ей хотелось выпить, и последнее, что она могла себе позволить, так это чья-либо компания. — Чего ты боишься, Изабелла? Что я окажу на них развращающее воздействие?
— Ох, не будь ты таким… К тебе это не имеет никакого отношения.
— Просто скажи им, что я твой коллега по службе.
— Коллега, у которого есть ключ от двери?
— Боже праведный… Если он знает, что у меня есть ключ от твоей квартиры…
— Он не знает. И не узнает. Я сказала, что мне показалось, будто я слышала стук, и пошла проверить, нет ли кого за дверью.
— Ты хоть понимаешь, что сама себе противоречишь? — Он снова посмотрел на дверь за её спиной. — Изабелла, а нет ли там кого-то другого? Не Боба, не его жены, не мальчиков?
Она выпрямилась во весь рост. В ней было шесть футов, почти как в нём, и Томас знал, что это означает — когда она вот так напрягает спину.
— Что ты подумал? — резко спросила она. — Что у меня есть другой любовник? Ох, боже… Просто поверить не могу, что ты всё это говоришь! Ты прекрасно знаешь, что всё это значит для меня. Это мои дети. И ты познакомишься с ними, и с Бобом, и с Сандрой, и бог весть с кем ещё только тогда, когда я буду к этому готова, и не раньше. А теперь я вернусь, пока он не вышел посмотреть, что здесь происходит, а ты уйдёшь. И мы обо всём поговорим завтра.
— А если я всё равно войду? Ты меня оставляешь здесь, но я открываю своим ключом и вхожу. И что тогда?
Но Томас и сам себе не верил, говоря это. Чувство собственного достоинства сдерживало его ум, поддерживало терпение и самоконтроль.
И Изабелла это знала. Он увидел это в её глазах, хотя что-то другое она отлично умела от него скрыть. Она сказала:
— Забудь, что ты это говорил.
И ушла внутрь, предоставив ему справляться со всё нараставшим гневом.
Боже, да о чём только он думал, пытался понять Томас Линли. Томас Линли, инспектор Нового Скотленд-Ярда, землевладелец, имевший степень Оксфордского университета, превращённый в первоклассного дурака…
28 октября
Лондон, Марилебон
В последующие два дня Томас весьма успешно избегал встреч с Изабеллой, хотя вполне мог сказать себе, что ничего он не избегает, потому что провёл эти дни в Королевском суде. Там он давал свидетельские показания по процессу серийного убийцы, к которому имел самое непосредственное отношение и едва ли не фатальную встречу в прошлом феврале. Однако после этих двух дней его присутствие в зале заседаний номер один больше не требовалось, и он, вежливо отвергнув просьбы троих журналистов об интервью (в которых, как он отлично знал, обязательно затронули бы некий вопрос, которого он касаться не хотел, а именно смерть его жены), был вынужден вернуться в Скотленд-Ярд. И нечего было удивляться тому, что Изабелла спросила, почему он от неё прячется, — ведь о своём вынужденном отсутствии он сообщил не ей лично, а секретарю отдела. Сказал, что ничего подобного не происходит, и с чего бы ему от неё прятаться, просто он был в суде вместе со своей давней напарницей Барбарой Хейверс. Или Изабелла думает, что детектив Хейверс тоже пытается её избегать?
Вот этого ему говорить не следовало, поскольку это заводило слишком далеко, и далеко в том смысле, что вело к истинной сути вопроса, состоявшего, естественно, в том, что Томас действительно не слишком хотел общаться с Изабеллой, пока не разберётся в самом себе и не поймёт, почему он отреагировал именно так, а не иначе, стоя перед дверью её квартиры. Изабелла же ответила, что вообще-то она именно того и ждала бы от детектива Хейверс — то есть чтобы та её избегала, потому что это давно вошло у неё в привычку. На что ему пришлось сказать: «Думай что хочешь, я ничего такого не пытался делать».
Изабелла сказала:
— Ты злишься, Томми, и у тебя есть на это право. Я вела себя дурно. Но он свалился мне на голову вместе с детьми, и я совершенно растерялась. Но, пожалуйста, встань на моё место! Бобу ничего не стоит позвонить сюда, кому-нибудь из руководства, и брякнуть: «А вам известно, что суперинтендант Ардери завела шашни с подчинённым ей офицером? Я просто подумал, что вам следует это знать». И он ведь действительно может это сделать, Томми! И сделал бы! А что из этого последует, не тебе объяснять.
Томас подумал, что это настоящая паранойя, но ничего не сказал. Если бы он озвучил такую мысль, это привело бы к серьёзному спору, и если не здесь, на службе, то где-нибудь ещё. И потому он обошёлся коротким:
— Возможно, ты и права.
А когда она бросила в ответ: «И значит?..», он понял, что это другой способ сказать: «Значит, сегодня вечером?» То есть они могли продолжить то, что отложили. Бифштексы, вино и секс, который должен был стать весьма энергичным и очень, очень продолжительным. Что, как внезапно осознал Томас, было для него сомнительным удовольствием. Хотя, конечно, в постели Изабелла была изобретательной и возбуждающей, и это было единственное место, где она позволяла ему хотя бы на мгновение одержать над собой верх.