Вердикт двенадцати (сборник)
Шрифт:
— Теперь перейдем к обнаружению вырезки, каковую обвинение считает веской уликой против моей подзащитной. Странно, однако, все это выглядит, дамы и господа! Доводилось ли вам слышать о чем-нибудь столь же необычном? Во-первых, зададимся вопросом: откуда она взялась? Ответ: этого не знает никто. Вы слышали показания хозяина газетного киоска. Сперва он и его жена считали, что газету заказал муж миссис Родд. Теперь же, через несколько недель, на протяжении которых все местные жители подхлестывали в себе слепую предубежденность против моей подзащитной, он вдруг решил, что заказывала она сама. Но и сейчас он не готов в этом поклясться. Ему только кажется, что так и было. Пустое заявление — всего лишь предположение — ничего серьезного. Истина такова, что лицо, заказавшее газету, нам неизвестно. Им мог быть
И как же эту вырезку обнаружили? Жаль, что меня в ту минуту там не было. Я, как и вы, слушал мистера Гиллингема и только диву давался. Перед ним — обширная библиотека, множество разных книг. Он отрицает, что шарил по полкам. Однако же идет прямо к ним и из сотен книг извлекает одну-единственную, которую давным-давно никто в руки не брал, и именно в ней почему-то оказывается этот столь удобный для обвинения документ. Как это он его вдруг нашел? Он и сам не знает. Или том чуть выступал из общего ряда, привлекая внимание? Или из книги заманчиво выглядывал уголок вырезки? Быть может, ее специально туда вложили — подсунули, по-моему, тут скорее подходит, — с тем чтобы первый же гость наверняка ее обнаружил? «Не знаю, не знаю, не знаю» — повторяет наш мистер Гиллингем — и мы вынуждены повторить следом за ним.
Но вот что мы знаем. Некто, лицо нам совершенно неизвестное, приобрел номер «Наставника Восточного Эссекса», страница из которого обнаружена при невыясненных обстоятельствах в книге, где она пролежала одному Богу ведомо сколько времени. Что из этого следует, дамы и господа? Только и исключительно одно: любое лицо, буквально любое, посещавшее этот дом, могло знать о последствиях, к каким приводит достаточное количество съеденной пыльцы плюща. Не доказано, что кто-либо из обитателей дома это знал. Не доказано, что другие об этом не знали. Например, Родд, садовник, вполне может быть осведомлен о свойствах местных трав и растений. Или его жена, готовившая салат. И он, и она в любом случае могли знать.
А мы, что мы знаем? — задаюсь я вопросом. Ответ напрашивается сам собой: ровным счетом ничего.
На этом я мог бы закончить и просить вас оправдать мою подзащитную, благо все ясно и так. Но хотя в мои обязанности отнюдь не входит брать на себя функции обвинения и находить виновных, вероятная разгадка тайны представляется мне столь очевидной, что я почел долгом поделиться с вами своими соображениями. Возможно, никакого убийства и не было. Вопреки показаниям сержанта полиции, я лично не убежден в том, что пыльца плюща, которая, вероятно, имелась в салате, не могла попасть туда чисто случайно. Допустим, однако, что преступление имело место. В таком случае придется признать, что виновное в нем лицо, увы, нам уже неподсудно.
Рассмотрим же, какая атмосфера царила в доме накануне трагедии, и поглядим, не мог ли столь ужасный поступок явиться следствием гнева или ненависти кого-нибудь из его обитателей. Итак, чета Роддов. Возможно, в их действиях прослеживается некая двусмысленность, но их мы пока не будем касаться. Затем, тетя, которая тем только и занималась, что неусыпно заботилась о здоровье племянника. У доктора Паркса с памятью не все хорошо, но в одном он нисколько не сомневается. Он уверен, что она часто его вызывала и следила за состоянием мальчика. Кстати, обвинение так нам и не объяснило, с чего бы эта дама, которая, судя по всему, несколько лет тревожилась — нет, не тревожилась, тряслась над здоровьем Филиппа Аркрайта, вдруг взяла и загубила жизнь, какую так преданно оберегала. Наконец, сам мальчик. Болезненный, легко возбудимый, подверженный внезапным припадкам бешенства. Он теперь там, откуда не может ответить, и только доктор Паркс, о чьей компетенции вы сами способны судить, наблюдал его и может сообщить подробности. Но я представляю вам квалифицированное заключение о психическом состоянии ребенка, насколько к такому заключению можно прийти, опираясь на показания врачей — свидетелей обвинения. Я не хочу приглашать других свидетелей: в целях соблюдения объективности я намерен использовать исключительно показания противной стороны…
Сэр Айки забыл упомянуть о том, что это отнюдь не уступка, поскольку никаких других свидетелей-врачей, помимо
— И вот в этом малолюдном хозяйстве происходит маленькая трагедия. Уничтожен любимец мальчика. Надеюсь, никто из вас не захочет слишком строго за это спрашивать с миссис ван Бир. Если угодно, скажем так: она проявила чрезмерное рвение. Но если считать преступником каждого родителя или опекуна, кто проявляет излишнее рвение, заботясь о подопечных, то с лавиной дел не справились бы все наши суды. Доктор Паркс, по крайней мере, признал, что она могла истолковать его слова как конкретное указание, хотя он такового и не давал. Возможно, она не приняла в расчет чувства мальчика, но одно несомненно: она верила, что, делая это, оберегает здоровье ребенка. Возможно, она поступила жестоко, хотя лично я так не думаю. Возможно, она поступила опрометчиво; учитывая чудовищные, пускай и непредвиденные последствия сделанного, она и сама, думаю, готова это признать. Но не приходится сомневаться в том, что ею двигали исключительно скрупулезные опасения за благополучие питомца.
Итак, правильно там или нет, однако зверька она уничтожает. Крайне впечатлительный несчастный ребенок потрясен смертью обожаемого любимца. Как вы слышали, доктор Паркс, миссис Родд и учитель единодушно подтверждают, что он относился к кролику с какой-то болезненной, страстной преданностью. А дальше? В гостиной он находит, как мог найти всякий другой, вырезку, которая подсказывает ему путь к мщению. Ужо он накажет не в меру суровую тетку, которая отняла у него любимца. Злость временно затмевает его неокрепший ум. Он собирает пыльцу плюща и втайне посыпает еду, скорее всего салат. Сам он ест очень мало, но с ликованием видит, как тетя, эта предполагаемая жертва, съедает обычную внушительную порцию. Значит, ему немножко будет плохо, а вот она умрет.
Но — увы для всех одиннадцатилетних злоумышленников! Филипп не принял в расчет естественную реакцию здорового тела. Организм тети изверг яд — она слишком много поела, решил мальчик, вот ее здоровый желудок и освободился от смертельной дозы. Сам он съел много меньше, и его ослабленный организм не сумел разобраться в том, что для него полезно, а что вредно. Яд остался в желудке. Детская память весьма неустойчива и непостоянна. Вполне вероятно — и с этим, я думаю, согласятся те из вас, у кого есть дети, — что к вечеру он напрочь забыл о своем плане мести, столь тщательно разработанном. Когда яд впервые дал о себе знать, мальчик, возможно, решил, что у него просто заболел живот, как бывало не раз. А если он и помнил, то все равно не мог никому признаться, ибо, несмотря на детские свои годы, должен был понимать, что совершил нечто очень-очень плохое. Он мог решить, что доктор и так поймет и вылечит. Думаю, не будет ошибкой предположить, что он, как все дети, слепо и безоглядно верил в могущество семейного доктора. И не будем его упрекать за это: если б были приняты надлежащие лечебные меры, мальчик, я убежден, мог бы выжить.
Все это, скажете вы, правдоподобно — и даже вероятно. Но это всего лишь мысленное воссоздание случившегося, а не подтвержденные факты. Располагаете ли вы прямым свидетельством? Дамы и господа, мы им располагаем. Филипп Аркрайт сам оставил нам прямое свидетельство о своих желаниях и намерениях, не менее ясное и недвусмысленное для тех, кто способен его прочитать, чем письменное признание.
Это свидетельство, что вас, может быть, удивит, обусловлено именем, которое он дал кролику. Возможно, вы задавались вопросом: почему я так настойчиво добивался от враждебно настроенных свидетелей, чтобы они против воли припомнили, как в точности звался кролик? Сейчас вы узнаете почему. Во объяснение этого я приобщаю к делу вот эту книжку…
Он показал присяжным синий томик, названия которого они, впрочем, не могли разобрать на расстоянии.
— Это не та давно не читанная книга, что таинственным образом сама далась в руки чрезмерно любопытному визитеру. Эту книгу из библиотеки покойного сэра Генри часто читали, и она стояла на видном месте на нижней полке. Ее обнаружил адвокат защиты мистер Арчибальд Гендерсон, весьма уважаемый джентльмен, в присутствии свидетелей, каковые дадут показания. И нашел он эту книгу, потому что именно ее и искал.