Верховная королева
Шрифт:
Гвенвифар чувствовала, как в животе привычно всколыхнулась тошнота; неужто еще до того, как они отправятся в путь, ей придется бежать в уборную? И что ей прикажете делать, если та же потребность даст о себе знать уже после того, как она сядет в седло и выедет за ворота? Девушка подняла глаза на Игрейну: та стояла, статная и невозмутимая, чем-то похожая на мать-настоятельницу ее прежнего монастыря. В первый свой приезд, год назад, когда обговаривались условия брака, Игрейна держалась с ней по-доброму, словно мать. А теперь, приехав сопроводить Гвенвифар на свадьбу, она вдруг показалась строгой и властной; и, уж конечно,
– Ты разве не боишься? Это так далеко… – дерзнула прошептать Гвенвифар, глядя на дожидающихся лошадей и носилки.
– Боюсь? Конечно, нет, – отвечала Игрейна. – В Каэрлеоне я бывала не раз и не два, и маловероятно, чтобы на сей раз саксы собирались выступить с войной. Зимой путешествовать не то чтобы приятно – из-за дождей и слякоти, – но все лучше, чем попасть в руки варваров.
Гвенвифар, до глубины души потрясенная и пристыженная, судорожно сжала кулачки и, потупившись, уставилась на свои дорожные башмаки, крепкие и безобразные.
Игрейна завладела рукою девушки, расправила крохотные пальчики.
– Я и позабыла, ты же никогда прежде не уезжала из дома, разве что в свой монастырь и обратно. Ты ведь в Гластонбери воспитывалась, верно?
Гвенвифар кивнула:
– Мне бы так хотелось туда вернуться…
На мгновение проницательный взгляд Игрейны остановился на ней, и девушка затрепетала от страха. Чего доброго, эта дама поймет, что она, Гвенвифар, совсем не радуется предстоящей свадьбе с ее сыном, и невзлюбит сноху… Но Игрейна, крепко сжимая ее руку, произнесла лишь:
– Я очень горевала, когда меня впервые выдавали замуж за герцога Корнуольского; я не знала счастья до тех пор, пока не взяла на руки дочь. Однако же мне в ту пору едва пятнадцать исполнилось; а тебе ведь почти восемнадцать, верно?
Вцепившись в руку Игрейны, Гвенвифар почувствовала, как паника понемногу отступает; и все же, едва она вышла за ворота, ей показалось, что неохватное небо над головой таит в себе угрозу: зловещее, низкое, закрытое тучами. Дорога перед домом, там, где топтались лошади, превратилась в грязевое море. А теперь коней строили в некое подобие упорядоченного выезда, а уж столько мужчин сразу Гвенвифар в жизни своей не видела, и все гомонили, перекликались между собою, лошади пронзительно ржали, во дворе царила суматоха. Но Игрейна крепко держала девушку за руку, и Гвенвифар, вся сжавшись, поспешала за ней.
– Я очень признательна тебе, госпожа, за то, что ты приехала сопроводить меня…
– Уж слишком я суетна, – улыбнулась Игрейна, – ни за что не упущу возможности вырваться за пределы монастырских стен. – Она размашисто шагнула, переступая через дымящуюся кучу конского навоза. – Смотри под ноги, дитя, – гляди-ка, твой отец оставил для нас вон тех двух чудесных пони. Ты любишь скакать верхом?
Гвенвифар покачала головой:
– Я думала, мне позволят поехать в носилках…
– Ну, конечно, позволят, если захочешь, – удивленно глядя на собеседницу, заверила Игрейна, – но, могу поручиться, тебе там очень скоро надоест. Моя сестра Вивиана, отправляясь в путешествие, обычно надевала мужские штаны. Надо было мне и для нас подыскать пару, хотя в моем возрасте это, пожалуй, уже и неприлично.
Гвенвифар покраснела до корней волос.
– Я бы никогда на такое не осмелилась, –
– Апостол, сдается мне, о северных краях мало что знал, – прыснула Игрейна. – На его родине ужасно жарко; и слышала я, будто мужчины той страны, где жил Господь, про штаны слыхом не слыхивали, но все носят длинные платья, как было, да и теперь осталось, в обычае у римских мужей. Думаю, эта фраза подразумевает лишь то, что женщинам не подобает заимствовать вещи у какого-то определенного мужчины, а вовсе не то, что для них запретна одежда, сшитая на мужской манер. И уж конечно, сестра моя Вивиана – скромнейшая из женщин. Она – жрица на Авалоне.
Глаза Гвенвифар расширились.
– Она – ведьма, госпожа?
– Нет-нет, она – ведунья, разбирается в травах и снадобьях и обладает Зрением, однако она принесла обет не причинять вреда ни человеку, ни зверю. Она даже мяса не вкушает, – промолвила Игрейна. – И образ жизни она ведет столь же простой и суровый, как любая настоятельница. Погляди-ка, – промолвила она, указывая пальцем, – вон и Ланселет, первый из Артуровых соратников. Он приехал сопроводить нас и доставить назад коней и людей в целости и сохранности…
Гвенвифар улыбнулась, щеки ее зарумянились.
– Я знаю Ланселета, он приезжал показывать отцу, как дрессируют коней.
– О да, в седле он смахивает на кентавра из древних легенд; вот уж воистину получеловек, полуконь, – подтвердила Игрейна.
Ланселет соскользнул с коня. Щеки его, раскрасневшиеся от холода, цветом напоминали римский плащ на его плечах; широкий край плаща закрывал лицо на манер воротника. Рыцарь низко поклонился дамам.
– Госпожа, – обратился он к Игрейне, – готовы ли вы тронуться в путь?
– Думаю, да. Принцессину кладь уже сложили вон на ту телегу, сдается мне, – отозвалась Игрейна, глядя на громоздкую повозку, нагруженную доверху и закрытую шкурами: там ехали остов кровати и прочая мебель, ткацкие станки – большой и малый, огромный резной сундук, горшки и котлы.
– Да уж, от души надеюсь, что в грязи она не увязнет, – промолвил Ланселет, глядя на пару запряженных волов. – Я не столько за эту телегу беспокоюсь, сколько вон за ту, другую – со свадебным подарком Артуру от Леодегранса, – добавил он без особого восторга, оглядываясь на вторую повозку, заметно больше первой. – Я бы рассудил, что стол для королевского замка в Каэрлеоне разумнее было бы соорудить на месте, – это если Утер не оставил бы ему в изобилии и столов, и прочей мебели… нет, не то чтобы я пожалел для госпожи обстановки, – добавил он, быстро улыбнувшись Гвенвифар, отчего девушка смущенно зарделась, – но – стол? Как будто Артуру замок нечем обставить!
– О, но ведь этот стол – одно из величайших сокровищ моего отца, – возразила Гвенвифар. – Это – военный трофей; мой дед сразился с одним из королей Тары и увез его лучший пиршественный стол… – видишь, он круглый, так что в центре можно усадить барда, чтобы развлекал гостей, а слуги могут обходить стол кругом, разливая вино и пиво. А когда владелец принимал у себя дружественных королей, все места оказывались одинаково почетны… вот мой отец и порешил, что стол – под стать Верховному королю, который тоже должен рассаживать своих высокородных соратников, не отдавая предпочтения ни одному из них.