Вернадский
Шрифт:
«3 ноября, утро. Москва. Все время собирался записывать — так много проходило мыслей, действий, виденного, пережитого и переживаемого — мимолетного и, в сущности, глубокого.
Все iде та минае. Часто чувствую, что надо было бы зафиксировать исчезающее — для неизвестно кого.
Совсем не чувствую даже признаков умственной старости — точно нет конца тому процессу, который в умственной моей организации так ярко для меня переживается»41.
Конечно, причина в великой любви к жизни, внимании ко всем ее проявлениям, участии в деле жизни. Помогают и непрерывный контроль над собой,
«30 ноября, утро, среда. Вчера чувствовал себя — принимал лекарства — недурно, но к вечеру устал и рано лег спать в постель, но читал до 10 1/2 вечера.
Гулял — но сократил — чувствовал себя нехорошо. Старость чувствуется — только бы она не понизила умственной силы мысли непрерывной и идущей вперед под влиянием отзвука мыслимого от читаемого, слышимого и житейски переживаемого — есть самое дорогое. Она и связанные с этим ее проявления есть самое основное. Особенно потому, что я чувствую бессловесно много глубже, чем выражаю в словах и понятиях»42. Так, в невышедшей статье о Гёте Вернадский вспомнил тот важнейший вопрос, который задавал себе великий немец. Однажды тот сказал своему секретарю Эккерману, что всю жизнь, в сущности, решал один-единственный вопрос: что есть Гёте?
Не плоское и социально-значимое — кто есть Гете, а вселенское — что есть он как природное явление? Не общественное, а космическое ощущение его рефлектирующего и страдающего, творящего существа.
Не тем ли и он занимался? Он изучает и исследует природу. На самом деле его влечет великая загадка себя. Не эгоистическая любовь к себе, а познание всех через наиболее близкое ему существо — самого себя.
Между тем в декабре 1938 года ежовщина кончилась, чтобы через некоторое время возродиться в бериевщине. В краткий период надежд на конец ужасов Вернадский и пытался спасти Шаховского. Тогда же мог так дерзко и откровенно обращаться к Вышинскому и в Президиум Верховного Совета о Симорине. Прямо написал, что никакой вины за Симориным не может быть, что дело в другом.
«Арест его для меня был совершенно неожидан, и я нисколько не сомневаюсь, что мы имеем здесь случай, не отвечающий реальным обстоятельствам дела.
Обращаясь к такому высокому учреждению, как Президиум Верховного Совета, я считаю себя морально обязанным говорить с полнейшей откровенностью до конца. В это время много людей очутились в положении Симорина без реальной вины с их стороны. Мы не можем закрывать на это глаза.
А. М. Симорин мужественно перенес выпавшее на его долю несчастье, и возвращение его в нашу среду к любимой им научной работе, где он очень нужен, будет актом справедливости»43.
Анатолий Михайлович Фокин, уже упоминавшийся ранее родственник Наталии Егоровны, прямо утверждает, что Вернадский хотел организовать официальный и коллективный протест академии против террора. С этой целью он будто бы подал записку в президиум. И будто бы В. J1. Комаров и другие члены президиума в ужасе приехали к нему и чуть не на коленях просили не дразнить зверя и забрать назад бумагу. Фокин добавляет, что Вернадский не мог себе простить, что поддался на уговоры и не настаивал на протесте.
То же самое слышала от Анны Дмитриевны Валентина Сергеевна
Пока же никаких записок в архиве на этот счет не обнаружено. Очень уж горячая должна была быть бумага. Тем более что и вся наша авторитарная история еще не остыла.
Глава двадцать пятая
«МЫСЛЬ РАБОТАЕТ ОЧЕНЬ ХОРОШО»
Двадцать пятого октября 1938 года Вернадский выступил с докладом в Обществе испытателей природы и сразу отдал его в печать. Но вышел он под названием «О правизне и левизне» как четвертый выпуск «Проблем» — раньше утраченного третьего — только в 1940 году. Цензуру предельно удивил тезис об отсутствии в живом организме одного из двух возможных состояний вещества. «Ко мне неожиданно явились три лица из Издательства, из которых помню только Вейнберга ([Он] был, кажется, заведующим Издательством). Я сказал, что я абсолютно не понимаю, в чем дело и почему “правизна — левизна” может возбуждать такое, непонятное мне, политическое сомнение. Вейнберг ответил: “Вы не ошиблись? Если есть правое, то есть и левое”. Я ему говорю: “Вот видите, какое это глубокое понятие”. Он сказал, что книга выйдет. Она вышла с надписью “Ответственный редактор академик В. И. Вернадский”. Это обратило на себя внимание. Я обратился к Н. Г Садчикову (начальник Главлита в эти годы. — Г. А.), и, очевидно, он приказал.
Издательство умыло руки? И отвело от себя кару?»1
В нормальных условиях формула произведения «в авторской редакции» применяется в издательствах к книгам авторов, чья грамматика и синтаксис сильно расходятся с общепринятыми. В советских условиях такая формула, конечно, имела другой, цензурный смысл: не смея запретить произведения очень известных людей, издательство снимало с себя ответственность за содержание работы.
Правда, это небольшая книга, всего 18 параграфов и 16 страниц. Зато проблема — огромная.
Итак, впервые после «Новой физики» он опять обращается к ней. Видно, как все круче взбирается мысль о четком и безгипотезном отличии живого и неживого. То, что недавно было лишь последним пунктом таблицы, развернулось в статью о пространстве-времени живого вещества.
Как и все выпуски «Проблем», статью нельзя отнести к какой-либо науке. Это именно проблема, в сущности проходящая через все области знания, как и само по себе естественное тело, в котором каждый ученый может отыскать свой предмет. В реальности оно существует в неразложимом единстве. Имеется у каждой проблемы еще и история, и о ней в статье рассказано.
Только живое отличает правое от левого. Для вещества, синтезированного в горных недрах или в лаборатории, безразлично, в каком виде оформиться — в правом или в левом. В БИОГЕЛе, пишет Вернадский, подсчитали, что в кварце количество левых и правых кристаллов одного и того же вида и состава одинаково, причем в одних и тех же месторождениях. (Их статья печаталась три (!) года, и, конечно, ее опередила аналогичная разработка в Германии. Но это — к характеристике бестолочи, а не проблемы.) Левое и правое химически ничем не отличается, и кварц — все тот же кварц, поскольку состоит из одних и тех же молекул, сложенных одинаково, только зеркально выстроенных.