Вернадский

Аксенов Геннадий Петрович

Слова о тяготе роли вождя нужно отнести не на счет обязанностей и дел, а необходимости занимать видное место, быть целыми днями на людях, да еще ораторствовать, что, в общем-то, не его конек. Но зато и школьное и врачебное дело дают эффект. В 1897 году первая всеобщая перепись населения показала неприглядную картину: грамотных мужчин в той же Тамбовской губернии было 16,6 процента, женщин значительно меньше. Однако в возрастах 10–29 лет грамотных было уже 46,5 процента среди мужского и 13,5 среди женского населения; это те, кто ходил уже в земские школы⁸. Как и во всех тридцати трех земских губерниях, рост показал готовность ко всеобщему начальному образованию.

Неплохие отношения у Вернадского сложились с предводителем губернского дворянства

и, стало быть, председателем Тамбовского земского собрания князем H. Н. Чолокаевым, человеком взглядов довольно правых. Однако он очень уважал лидера либералов и часто брал его сторону. 20 марта 1900 года в дни, когда готовились законы о предельности земского обложения и другие ограничения земств, Владимир Иванович записывает в дневнике: «Вчера был интересный разговор с князем Чолокаевым. <…> Думает, что дело идет об окончательной гибели земства; лучшие независимые люди уйдут. Он думает, что земство имеет огромную роль как подготовительная школа к представительному правлению, которое рано ли поздно ли наступит»⁹.

Однако само по себе оно не может наступить. Поэтому независимые люди упрямо шли к этой цели. Обсуждение в гостиных одно, но легально заявить не получается. Пришлось идти обычным русским путем — через Европу.

Летом 1903 года Вернадский собирается на очередную сессию Международного геологического конгресса, которая проходит в Мюнхене и Вене. Как заведено, по программе за две недели до заседаний устраиваются многочисленные экскурсии. Он записывается на экскурсию по Боденскому озеру, а после конгресса — по Боснии.

Пользуясь случаем, заезжает в Мюнхен к Гроту, который встретил старого ученика исключительно приветливо, и в старинный Гейдельбергский университет, чтобы поработать в музее и библиотеке. С 20 по 25 июля — ни одного письма домой. Вернувшись в Мюнхен, скупо сообщает: «В хорошеньких местах, где я был, к сожалению, погода не благоприятствовала видам и теперь довольно серая»¹⁰.

И это из живописных мест на границе Баварии и Швейцарии! Но дело в том, что был он там вовсе не на экскурсии. Сюда, в Констанц на берегу Боденского озера, собралось немало русских. Возможно, проходившие в этих местах геологические экскурсии помогли им перемещаться немалой группой. Есть только факт совпадения съезда и некой экскурсии. Об этих днях вспоминали потом Николай Бердяев, Петр Струве, Петрункевич, Семен Франк. Сначала здесь встретились бывшие марксисты П. Б. Струве, В. Я. Богучарский, С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев. Все они, освободившись от социалистических иллюзий, теперь искали объединения с либеральными кругами. Затем приехали супруги Петрункевичи, С. Н. Трубецкой. Вернадский прибыл с целой делегацией: с Новгородцевым, с которым встретился в Гейдельберге, И. М. Гревсом и, конечно, с Шаховским.

Бродячее совещание выработало известный в истории «Союз освобождения», по имени нелегального органа, издававшегося в Париже Струве. Средства на него собирали в складчину сами участники съезда. Главный пункт, который всех объединял, — мирная эволюция режима путем введения конституции. При первой возможности союз должен перерасти во вполне легальную политическую партию — конституционную и демократическую.

В начале января 1904 года уже в Петербурге состоялся первый формальный, теперь полулегальный съезд «Освобождения», поскольку к тому времени в стране, еще до официально провозглашенной свободы собраний, благодаря либералам уже существовала гласность. Только люди, входившие в его ядро, знали о летнем заграничном съезде. Теперь к нему примкнул Корнилов и принял участие в выработке важнейших документов союза.

Съезд принял так называемое «Заключительное определение», где провозглашалось, что союз будет добиваться ограничения самодержавия и установления конституционного строя. Но самое важное содержалось не в цели, а, пожалуй, в средствах его достижения. Провозглашалось, что «Союз освобождения» употребит все усилия, чтобы конституционный режим был осуществлен в России в духе широкого демократизма. Необходимо положить, говорилось далее, в основание

политической реформы принцип всеобщей, равной, тайной и прямой подачи голосов. Так впервые публично прозвучали слова, ставшие девизом, лозунгом и заклинанием русской демократии: знаменитая «четыреххвостка».

Возможно, Вернадский не присутствовал на питерском съезде, но, без всякого сомнения, все лозунги ему близки, он под ними подписался бы. Хотя в дальнейшем, после катастрофы семнадцатого года, скажет, что их стремление к демократии было излишне широким и безудержным.

«Освобождение» пытается выйти на легальную арену. После петербургского съезда москвичи задумывают издание газеты «Московская неделя». Главным вдохновителем выступает Трубецкой. В редакцию входят Вернадский, Шаховской, Новгородцев. Подготовлено три номера, но все они конфискованы цензурой.

В конце марта 1905 года в Москве прошел третий или второй официальный съезд «Освобождения». На нем единогласно принята программа, которая позднее в главных чертах перейдет в программу конституционно-демократической партии. Она начиналась с провозглашения прав человека. Тем самым впервые в стране личность и ее свободы были поставлены на первое место. Не государство предоставляло человеку определенные права, у правительства нет таких прерогатив по определению. Человек получал их по факту рождения и как суверенная личность отдавал часть своей свободы государству, чтобы оно защитило его честь, достоинство, имущество.

Второй раздел ставил вопрос о государстве как об ограниченной монархии. Без выборного органа народного представительства царь не имел права издавать законы и указы. Съезд требовал культурной автономии для наций и отмены смертной казни. Среди других пунктов надо отметить запрет агрессии и внешних захватов, уничтожение косвенных налогов, установление восьмичасового рабочего дня. Союз превращался в силу, способную бороться за влияние и власть.

* * *

Вернадский участвует и в другом оформленном движении либералов, в съездах земских гласных. Первый съезд собрался вполне официально с вопросами, не выходившими за рамки земских дел. Но теперь земцы на всех парах шли к самочинному политическому собранию в общерусском масштабе — по идее Шаховского. Вернадский заседает в образовавшемся в Москве Бюро земских съездов, которое возглавляет бывший председатель Московской земской управы Дмитрий Николаевич Шипов. Ни Шаховской, ни Вернадский, ни Петрункевич с Родичевым не сходятся с этим известным земским деятелем в отношении к центральной власти. Шипов отличается славянофильскими взглядами. У России, говорил он, свой особый путь, путь любви и единения власти и народа. Вернадский и его окружение стоят за западный, правовой путь развития государства.

Никто не поймет их, если они опять соберутся, как на первом съезде, для решения частного вопроса, как бы не обращая внимания на то, что страна катится в пропасть, порядок рухнул, повсюду горят дворянские усадьбы, ширятся забастовки, уже и армия ненадежна, управление расстроено. А самое главное, кошмарный террор революционеров не вызывает у людей такого протеста, какой должен вызывать.

Удобный момент собраться настал, когда вместо убитого эсером Егором Сазоновым министра внутренних дел фон Плеве царь назначил князя П. Д. Святополк-Мирского. Князь слыл в придворных кругах либералом, хотя на самом деле за либерализм, вероятнее всего, принимали его некоторую слабохарактерность. В своих мемуарах Шипов говорит о Свято-полк-Мирском как о человеке, имевшем «доброе сердце и чуткую душу». Чем не либерал. Как бы то ни было, новый министр внутренних дел в первом же своем обращении к чиновникам правительства 16 сентября сказал: «Административный опыт привел меня к глубокому убеждению, что плодотворность правительственного труда основана на искренне благожелательном и искренне доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях работы получим мы взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства»¹¹.